Жена завела роман на стороне, но не ушла. Чувствую себя круглым дураком

[Барышня-крестьянка 3 205]

22 минуты назад, Шестое чувство сказал:

Найти болевую точку и туда жать.

Ооо, какие влажные фантазии... Не сбылись пока, да? Из нудных сообщений топикстартера: характер супруги отнюдь не абсолютно прозрачный, на ладошке лежит. Господин в изумлении, мягко говоря. Её несостоятельность форумом, по-моему, преувеличивается: уйти есть куда, специальность востребованная...

 

Как бы самому извиняться не пришлось, а то ведь не факт, что супруга на колени упадёт, заливаясь рыданиями и моля о прощении. А то скажет:"Ну слава богу, надоело врать..."

 

И всё, мля, не по сценарию, а?

[Огнёвка 74 187]

4 минуты назад, Андрей_ сказал:

Не знаю, лучше ли я сделал. 

В таких делах просто нет хорошего красивого решения. Обязательно будет боль у всех. 

[Барышня-крестьянка 3 205]

Только что, Андрей_ сказал:

. Не знаю, лучше ли я сделал

Шо, неужели не приятна в руке тяжесть меча Немезиды?

[Далекая Радуга 27 710]

4 минуты назад, Андрей_ сказал:

Не знаю, лучше ли я сделал. 

 Черт, ну говорили же вам, потерпите чуть-чуть, возьмите паузу и понаблюдайте.

Как жаль. Нормальная же женщина, практически никто не может противостоять эмоциям. Эх.

[Переводилка 348]

52 минуты назад, Эни Сай сказал:

Сколько примеров, одному изменяла, с другим в любви и верности много лет живет. Порядочности и хорошести набралась где-то или как?

Ну сколько примеров? Ни одного не знаю. А знаю, что натуру гулящую не скроешь - вылезет в итоге, как ни крути.  Нельзя быть  чуть-чуть порядочной или чуть-чуть беременной. Хватит уже оправдывать свое бл*дство!

[Эни Сай 40 027]

10 минут назад, Чернава сказал:

В данной истории они живут в квартире Автора. С какой стати он должен уходить из СВОЕЙ квартиры? 

Значит, согласно вашим словам, если он решит развестись и не жить с женой, то уйти обязана будет она. 

Что вы сразу в материальное?  Я имела ввиду - уйти из Ее жизни. Ну понятно, там квартирный момент, уйти физически жене придётся. 

11 минут назад, Чернава сказал:

как быть с детьми?  Конечно же, она заберёт детей с собой. Это автоматически будет являться   понижением уровня жизни для детей, потому как их мама решила поразвлечься на стороне. 

Пусть остаются с папой, почему нет?

12 минут назад, Чернава сказал:

При разводах супругов всегда страдают дети. 

 

Да. Но это жизнь. А если хочется уберечь детей-пусть не разводятся, прощает муж Ее и живут дальше. Тоже вариант , если без карательных давлений на болевые точки.

[Ремингтон 1 067]

8 минут назад, Андрей_ сказал:

Решил просто поставить её перед фактом сразу, что я знаю. Нет, не стала она изворачиваться. Сказала - она надеялась, что я этого не узнаю. И в общих чертах рассказала, что ей добавить нечего, врать она не хочет. Получается таким образом, что я фактически всё и так знаю. И всё сводилось к фразам, что не будет меня ни в чём обвинять, я вообще не причём. "Я одна виновата, с ума сошла как всё закрутилось, объяснить ничего не могу, сказать мне нечего. Пойми, пожалуйста, ты мне очень дорог". На вопрос - чем это всё закончилось, ответила, что никогда вообще не хотела от меня уходить, всё уже давно она порвала и надеялась, что не всплывёт вовсе. 

Закончилось всё это на том, что в общем она сказала следующее:"Тебе сейчас ужасно, я знаю, но я тебе сказала правду как есть. Делай что хочешь, я не могу уже, не знаю как мне у тебя просить прощения. Да, предала, я постоянно этим мучилась сейчас, сама себя ненавижу сейчас. Пойми, я не знаю, что мне делать". 

Практически с самого начала все её словами были вперемешку с соплями и слезами надрывистыми. Сорвалась она, по ней было видно. Теперь рыдает сейчас, лежит в другой комнате, чуть в обморок не упала. Такое ощущение на душе, не передать просто, вот намешалось же всё. Сил подойти к ней нет. Не знаю, лучше ли я сделал. 

Если разводиться не собираетесь, не лучше. 

И если вы не чувствуете в себе сил отпустить ситуацию и жить дальше без возвратов к ней (к ситуации), разводитесь. Есть у меня пример семьи, в которой жена узнала об измене мужа, вроде простила, но вот на словах только. Три года почти в семье ад, муж на трех работах работает, чтоб только дома не бывать, сам уйти не может, хотя есть куда уйти, потому что жена на его финансовом обеспечении почти полностью, ответственный, блин. А она все эти годы все варит внутри себя обиду свою, но тоже не уходит. На мой взгляд, застрелиться лучше, чем так жить

3 минуты назад, Переводилка сказал:

Ну сколько примеров? Ни одного не знаю. А знаю, что натуру гулящую не скроешь - вылезет в итоге, как ни крути.  Нельзя быть  чуть-чуть порядочной или чуть-чуть беременной. Хватит уже оправдывать свое бл*дство!

Вы такая смешная, честное слово. В вашей картине мира цвета кроме чёрного и белого есть? 

[Эни Сай 40 027]

1 минуту назад, Переводилка сказал:

Ну сколько примеров? Ни одного не знаю. А знаю, что натуру гулящую не скроешь - вылезет в итоге, как ни крути.  Нельзя быть  чуть-чуть порядочной или чуть-чуть беременной. Хватит уже оправдывать свое бл*дство!

Может, это вам хватит нести чушь?  

"Суслика видели?  А он -есть" (цы). Просто вокруг смотрите, и вы будете много чего в людях замечать. Но даже у нас на форуме была такая форусчанка, если помните. Она нехорошая и непорядочная, изменяла первому мужу. Со вторым живет нормально много лет. Дети от обоих браков. И живут душа в душу и без измен. Наверное, где-то набралась порядочности  

[Чернава 28 610]

Только что, Эни Сай сказал:

Пусть остаются с папой, почему нет?

Да хоть с папой, хоть с мамой - всё равно для детей это будет тяжело. Их привычный и такой надёжный мир разрушится. 

3 минуты назад, Эни Сай сказал:

А если хочется уберечь детей-пусть не разводятся, прощает муж Ее и живут дальше.

Если бы жена думала о чувствах своих детей, когда к другому мужику на свидание бежала, то  никакое прощение и не понадобилось бы. Она просто не сделала бы того, за что сейчас её надо прощать или не прощать. 

Сиюминутное желание наслаждения перевесило для женщины спокойствие её детей. 

[Переводилка 348]

11 минут назад, Андрей_ сказал:

Практически с самого начала все её словами были вперемешку с соплями и слезами надрывистыми. Сорвалась она, по ней было видно. Теперь рыдает сейчас, лежит в другой комнате, чуть в обморок не упала. Такое ощущение на душе, не передать просто, вот намешалось же всё. Сил подойти к ней нет. Не знаю, лучше ли я сделал. 

Автор, очень вам сочувствую. Но поймите для себя одно - если вы ей простите измену, то для нее вы перестанете быть мужчиной, она уже пробила дно. Была проба пера, проба того, что можно, а что нет. Теперь выбор за вами - прощать, и значит, шансы на очередную измену возрастают в разы, так как есть шанс, что она опять упадет в обморок, начнет рыдать и все ей сойдет с рук. А лучше, сходите на АБФ, там есть подробная инструкция, как себя вести после измен жен. Кстати, это не она вам правду сказала, а вы эту правду сами сначала нашли. И сейчас она "убивается" именно по причине того, что ее раскрыли, а не из-за причины факта измены.

5 минут назад, Эни Сай сказал:

Но даже у нас на форуме была такая форусчанка, если помните. Она нехорошая и непорядочная, изменяла первому мужу. Со вторым живет нормально много лет. Дети от обоих браков. И живут душа в душу и без измен.

Во-первых, не слежу я тут за жизнью форумчанок, своей хватает. Во-вторых, это с ее слов все  зашибись? А, ну тогда, конечно верю! )))))

[Огнёвка 74 187]

3 минуты назад, Переводилка сказал:

И сейчас она "убивается" именно по причине того, что ее раскрыли, а не из-за причины факта измены.

Не надо всех судить по себе.

Она сказала, что мучалась и до узнавания мужа. И она прекратила роман. Не страдала бы - до сих пор бы романилась и тогда да, нервничала бы только из-за того, что узнал.

Вы прежде чем вот так обвинять - думайте иногда. 

[Дальние Дали 86 839]

1 час назад, Эни Сай сказал:

Обидно, конечно, когда понимаешь, что ты не единственная для близкого человека. Но вот такое часто бывает. А тут мужчина не единственный оказался у жены, ну фсееее, покарать Ее, чтобы страдала  А, может, это у неё была сильная страсть?

Это можно простить только мужчине 
--------------

Вспомнился роман Мопассана "Жизнь". Там пара из высшего света,  муж (Жюльен) изменил жене (Жанне) со служанкой  жены (Розали), собственно -- жена их и застукала. И  отец Жанны был в шоке, что как же так -- зять предал его дочь, ах-ах, всё,  надо увезти дочь. Но вспомнил свою молодость и  резко успокоился. Правда, его жена,  в отличие от их дочки Жанны, далеко не  трагично это воспринимала ---  она посмеивалась над похождениями мужа (а может и сама не хранила верность?). Вообще выходит, что намного  здоровее для собственной психики именно такое лёгкое отношение ко всему, чем страдания -- вот чему бы научиться.... И ничего не изменилось  за более чем век (отрывок):
 

Скрытый текст

....она вскочила с постели, позвала Розали, подождала, позвонила снова и опять стала ждать, дрожа и леденея.

   Служанка не являлась. Она, без сомнения, спала тем крепким первым сном, от которого не пробудишь, и Жанна теряя голову бросилась босиком на лестницу.

   Она бесшумно, ощупью поднялась, отыскала дверь, отворила ее, позвала: "Розали!" - двинулась дальше, наткнулась на кровать, провела по ней рукой и убедилась, что она пуста. Она была пуста и холодна, словно никто в нее и не ложился.

   Жанна подумала в удивлении: "Как! Она ушла из дому в такую погоду!"

   Но сердце ее вдруг бурно заколотилось и запрыгало, и она, задыхаясь, кинулась разбудить Жюльена; ноги отказывались ей служить.

   Она порывисто вбежала к нему, в уверенности, что сейчас умрет, и желая увидеть его раньше, чем потеряет сознание.

   При свете потухавшего огня она увидела на подушке рядом с головой мужа голову Розали.

   От крика, вырвавшегося у нее, оба они вскочили. Секунду она стояла неподвижно, пораженная своим открытием. Затем бросилась вон, вбежала к себе в комнату; растерявшийся Жюльен позвал ее: "Жанна!" - и ее охватил невыразимый ужас при мысли о том, что она увидит его, услышит его голос, его объяснения, его ложь, встретится с ним лицом к лицу; и она снова стремительно бросилась на лестницу и побежала вниз.

   Она мчалась теперь в темноте, рискуя скатиться с каменных ступенек и разбиться о них. Она летела куда глаза глядят, гонимая властной потребностью убежать, ничего не слышать, ничего не видеть.

   Сбежав вниз, она села на ступеньку, по-прежнему в одной рубашке, босиком, и замерла, перестав что-либо соображать.

   Жюльен, вскочив с постели, наспех одевался. Услышав его движения и шаги, она поднялась снова, чтобы бежать от него.

   Он уже сходил с лестницы и кричал:

   - Послушай, Жанна!

   Нет, она не хотела его слушать, не хотела, чтоб он коснулся до нее хоть пальцем, и бросилась в столовую, точно спасаясь от убийцы. Она искала выхода, тайника, темного угла, какого-нибудь средства избавиться от него. Она забилась под стол. Но он уже отворял дверь, со свечой в руках, все еще повторяя: "Жанна!" - и она снова понеслась, как заяц, бросилась в кухню и обежала ее два раза, словно загнанный зверь; и так как он настигал ее опять, она внезапно отворила наружную дверь и выбежала из дому.

   Ледяное прикосновение снега, в который ее голые ноги уходили порой по колени, придало ей вдруг отчаянную силу. Она не чувствовала холода, хотя была раздета; она ничего больше не чувствовала, до такой степени душевная боль усыпила восприимчивость ее тела, и она бежала белая, подобно земле.

   Она направилась по большой аллее, миновала рощу, перепрыгнула ров и бегом пустилась по равнине.

   Луны не было; звезды сверкали на темном небе, словно россыпь искр; но равнина, застывшая в неподвижности, в бесконечном молчании, все же светилась тусклой белизной.

   Жанна бежала, не переводя дыхания, ничего не сознавая, ни о чем не думая. И вдруг очутилась на краю обрыва. Она сразу инстинктивно остановилась и присела на корточки, без мысли, без воли.

   В темной бездне перед нею невидимое и немое море дышало соленым запахом водорослей, выброшенных приливом.

   Она долго сидела так, застыв душою и телом; затем вдруг начала дрожать отчаянной дрожью, как парус, терзаемый ветром. Ее руки, плечи, ноги, сотрясаемые неудержимой силой, судорожно дергались; и вдруг к ней вернулось сознание, ясное и мучительно острое.

   Потом перед ее глазами поплыли видения прошлого: прогулка с Жюльеном в лодке дядюшки Лястика, их беседа, зарождение ее любви, крестины лодки; ее мысли ушли еще дальше, к той ночи, убаюканной мечтами, когда она приехала в "Тополя". А теперь! Теперь! О! Вся жизнь разбита, все радостное миновало, ждать больше нечего; ужасное будущее, полное мучений, измен, отчаяния, встало перед ней. Лучше умереть, тогда всему конец.

   Но вдали послышался голос:

   - Здесь, здесь! Вот следы! Скорей, скорей сюда!

   То был Жюльен, искавший ее.

   О! Она не хотела его видеть. Там, перед собой, в бездне она услышала теперь легкий шум, неясный плеск моря, скользящего по утесам.

   Она вскочила и уже выпрямилась, чтобы броситься туда, и, посылая жизни безнадежное прости, жалобно выкрикнула последнее слово умирающих, последнее слово молодых солдат, смертельно раненных в битве:

   - Мама!

   Внезапно мысль о мамочке пронизала ее; она увидела ее рыдающей; увидела своего отца на коленях перед ее изуродованным трупом и в одну секунду пережила все муки их отчаяния.

   И тогда она снова бессильно опустилась на снег и не пробовала уже сопротивляться, когда Жюльен и дядя Симон в сопровождении Мариюса, державшего фонарь, схватили ее за руки, чтобы оттащить назад; она была на самом краю обрыва.

   Они делали с нею все, что хотели, так как она не могла шевельнуться. Она чувствовала, как ее понесли, а затем положили в постель и растирали горячими полотенцами; затем воспоминания оборвались, сознание исчезло.

   Потом ею овладел кошмар, но был ли то кошмар? Она лежала в своей комнате. Был день, но она не могла подняться. Почему? Она этого не знала. Тогда она услышала слабый шум на полу, что-то вроде царапанья, какой-то шорох, и вдруг мышка, маленькая серая мышка, промчалась по ее простыне. За нею тотчас последовала другая, за другой третья, быстрыми мелкими шажками подбиравшиеся к ее груди. Жанне не было страшно; она хотела схватить зверька и протянула руку, но ничего не поймала.

   Тогда другие мыши - десять, двадцать, сотни, тысячи - показались со всех сторон. Они карабкались по колонкам, шныряли по обоям, покрывали всю постель. Скоро они проникли и под одеяло; Жанна чувствовала, как они скользят по ее коже, щекочут ей ноги, взбираются и спускаются по всему телу. Она видела, как они поднимаются по ножкам кровати и хотят пробраться к ее горлу; она отбивалась, вытягивала руки вперед, чтобы поймать хоть одну, и каждый раз в руках ее ничего не было.

   Она приходила в отчаяние, хотела бежать, кричала, и ей казалось, что ее заставляют лежать неподвижно, что сильные руки схватили ее и держат; но она никого не видела.

   У нее не было никакого представления о времени. Должно быть, это длилось долго, очень долго.

   Затем она очнулась; она очнулась усталая, разбитая и все же с приятным ощущением. Она чувствовала себя слабой-слабой. Открыла глаза и нисколько не удивилась, увидев мамочку, сидящую в комнате с каким-то толстяком, которого она совершенно не знала.

   Сколько ей лет? Она уже не отдавала себе в этом отчета и представляла себя совсем маленькой девочкой. Не было у нее также и никаких воспоминаний.

   Толстяк сказал:

   - Смотрите, сознание возвращается.

   И мамочка заплакала. Тогда толстяк заговорил снова:

   - Успокойтесь, баронесса, говорю вам, что теперь я отвечаю за нее. Только не разговаривайте с нею ни о чем, ни о чем. Пусть она спит.

   Жанне казалось, что она еще очень долго пробыла в такой дремоте, что как только она пробовала о чем-нибудь задуматься, ее охватывал тяжелый сон; но она и не пробовала вспоминать о прошлом, словно чувствуя смутный страх перед тем, что действительность может восстановиться в ее сознании.

   Но как-то раз, проснувшись, она увидела около себя только Жюльена, и вдруг ей припомнилось все, словно перед нею поднялась завеса, скрывавшая прошлое.

   Она почувствовала страшную боль в сердце, и ей снова захотелось бежать. Она сбросила с себя простыни, соскочила на пол и упала, потому что еще не могла держаться на ногах.

   Жюльен бросился к ней, и она стала кричать, чтоб он не касался ее. Она извивалась, катаясь по полу. Отворилась дверь. Прибежали тетя Лизон и вдова Дантю, затем барон, и, наконец, появилась мамочка, запыхавшаяся, перепуганная.

   Ее снова уложили, и она тотчас же намеренно закрыла глаза, чтобы не разговаривать и поразмыслить без помехи.

   Мать и тетка ухаживали за ней, суетились и спрашивали:

   - Слышишь ли ты нас теперь, Жанна, малютка моя?

   Притворяясь, будто она не слышит, Жанна не отвечала; между тем она отлично сознавала, что день подходит к концу. Настала ночь. Около нее поместилась сиделка, время от времени подававшая ей пить.

   Жанна пила, не говоря ни слова, но больше не спала; она мучительно думала, стараясь припомнить то, что от нее ускользнуло, словно у нее в памяти были провалы, большие белые, пустые места, на которых события не оставили следа.

   Мало-помалу, после больших усилий, ей удалось восстановить все факты.

   И она сосредоточенно и упорно стала обдумывать их.

   Мамочка, тетя Лизон и барон приехали сюда; следовательно, она серьезно больна. Но Жюльен? Что сказал он? Знают ли ее родители? А Розали? Где она теперь? И что теперь делать, что делать? Ее осенила мысль - вернуться жить в Руан вместе с отцом и матерью, как раньше. Она будет вдовою - только и всего.

   Затем она стала терпеливо и хитро выжидать, сознавая все, но не показывая и виду, радуясь возвращению рассудка.

   Наконец как-то вечером, оставшись наедине с баронессой, она тихонько позвала ее:

   - Мамочка!

   Собственный голос удивил ее, показался ей изменившимся.

   Баронесса схватила ее за руку:

   - Девочка моя, дорогая моя, девочка моя, ты узнаешь меня?

   - Да, мамочка, только не надо плакать; нам надо о многом поговорить. Сказал тебе Жюльен, почему я в ту ночь убежала по снегу?

   - Да, моя крошка, ты схватила сильную и очень опасную горячку.

   - Это не так, мама. Горячка сделалась потом; но сказал ли он тебе, что было причиной этой горячки и почему я убежала?

   - Нет, дорогая.

   - Это случилось потому, что я застала Розали в его постели.

   Баронесса подумала, что она опять бредит, и стала ее ласкать:

   - Усни, моя крошка, успокойся, постарайся уснуть.

   Но Жанна упорно возражала:

   - Я теперь в полном сознании, мамочка, и уже не заговариваюсь, как было, вероятно, в последние дни. Раз ночью я почувствовала себя очень плохо и пошла за Жюльеном. Розали спала вместе с ним. Я потеряла голову от отчаяния и побежала по снегу, чтобы броситься с обрыва.

   Но баронесса повторяла:

   - Да, моя крошка, ты была очень, очень больна.

   - Это не так, мама. Я застала Розали в постели Жюльена и не хочу больше оставаться с ним. Увези меня с собой в Руан, как прежде.

   Баронесса, которой доктор велел ни в чем не противоречить больной, ответила:

   - Хорошо, моя крошка.

   Но больная начала раздражаться:

   - Я вижу, что ты мне не веришь. Поди позови папочку, он скорей поймет меня.

   Мамочка поднялась с трудом, взяла обе свои палки и вышла, волоча ноги; несколько минут спустя она вернулась в сопровождении барона, который ее поддерживал.

   Они сели у постели, и Жанна тотчас заговорила. Она не спеша, тихим голосом, но очень отчетливо рассказала обо всем: о странном характере Жюльена, о его грубых выходках, о скаредности и, наконец, о его измене.

   Когда Жанна кончила, барон убедился, что она не бредит, но не знал, что подумать, на что решиться и что ответить.

   Он нежно взял ее за руки, как бывало в старые годы, когда он убаюкивал ее сказками:

   - Слушай, дорогая, надо действовать осмотрительно. Не будем торопиться; постарайся терпеть мужа, пока мы не придем к какому-либо решению... Обещаешь мне это?

   Она прошептала:

   - Я постараюсь, но не останусь здесь после того, как выздоровлю. - Затем чуть слышно прибавила: - Где теперь Розали?

   Барон отвечал:

   - Ты не увидишь ее больше.

   Но она настаивала:

   - А где она? Я хочу знать.

   Тогда барон сознался, что она еще здесь; но он заверил, что она скоро уедет.

   Выйдя из комнаты больной, барон, пылая гневом, оскорбленный в своих отеческих чувствах, отправился к Жюльену и резко заявил ему:

   - Сударь, я требую от вас отчета в вашем поведении относительно моей дочери. Вы изменяли ей с горничной; это вдвойне бесчестно.

   Жюльен разыграл невинность, горячо отрицал, клялся, призывал бога в свидетели. Да и какие наконец имеются доказательства? Ведь Жанна была в состоянии помешательства. Ведь у нее была горячка. Ведь в ту ночь, когда началась ее болезнь, она бегала по снегу в приступе безумия. Во время этого-то приступа, когда она, почти голая, бегала по дому, ей и показалось, что она видит свою горничную в постели мужа!

   Он горячился, грозил процессом, страшно негодовал. А сконфуженный барон извинялся, просил прощения и протянул ему свою честную руку, которую Жюльен отказался пожать.

   Когда Жанна узнала об ответе мужа, она нисколько не рассердилась и ответила:

   - Он лжет, папа, но мы заставим его сознаться.

   Два дня она была молчалива, сосредоточенна и задумчива.

   На третий день утром она захотела увидеть Розали.

   Барон отказался позвать к ней служанку, заявив, что она уехала. Жанна настаивала, твердя:

   - Так пусть за ней пошлют.

   Она начала уже раздражаться, когда вошел доктор. Ему сообщили все, чтобы он мог высказать свое суждение. Но Жанна вдруг начала плакать, страшно нервничая, почти крича:

   - Я хочу видеть Розали! Хочу ее видеть!

   Тогда доктор взял ее за руку и, понизив голос, сказал:

   - Успокойтесь, сударыня: всякое волнение для вас опасно, потому что вы беременны.

   Она смолкла, словно сраженная ударом, и ей тотчас же показалось, что в ней что-то шевелится. Затем она погрузилась в молчание, перестав даже слушать, что говорили вокруг нее, углубившись в свои мысли. Ночью она не могла заснуть, всецело поглощенная новой и странной мыслью, что в ней, в ее чреве, живет ребенок; она была грустна, удручена тем, что это ребенок Жюльена, полна беспокойства и боязни, что он будет походить на отца. С наступлением утра она велела позвать барона.

   - Папочка, мое решение принято окончательно; я хочу знать все, и особенно теперь; слышишь - хочу, а ты знаешь, что меня в моем положении не следует раздражать. Слушай же внимательно. Пригласи к нам господина кюре. Он мне необходим, чтобы помешать Розали лгать. Как только он придет, позови сюда Розали и сам с мамочкой тоже останься здесь. Постарайся только, чтоб Жюльен ничего не заподозрил.

   Час спустя в комнату вошел священник, еще больше разжиревший и задыхающийся так же, как мамочка. Он уселся рядом с нею в кресло, свесив живот меж раздвинутых ног, и начал шутить, ежеминутно по привычке отирая лоб клетчатым платком:

   - Ну, баронесса, мы с вами, кажется, не худеем; по-моему, мы под стать друг другу. - И он повернулся к постели больной: - Хе-хе! Что это мне говорят, будто у нас скоро опять крестины? Ха-ха-ха! И уж не лодку будем крестить на этот раз. - Потом он прибавил серьезным тоном: - То будет, наверно, защитник отечества. - Помолчав немного, он присовокупил: - Или же это будет добрая мать семейства. - И поклонился в сторону баронессы: - Как вы, сударыня.

   Дверь в глубине комнаты отворилась. Розали, растерянная, в слезах, подталкиваемая сзади бароном, упиралась, цепляясь за притолоку. Потеряв терпение, барон одним толчком впихнул ее в комнату. Но она закрыла лицо руками и остановилась рыдая.

   Едва увидев ее, Жанна выпрямилась и села на постели, побелев как простыня; обезумевшее сердце вздымало своими ударами тонкую рубашку, облегавшую ее тело. Она не могла говорить, задыхалась, едва переводила дух. Наконец прерывающимся от волнения голосом она произнесла:

   - Мне... мне... не нужно... расспрашивать тебя. Мне... мне... достаточно взглянуть на тебя... чтоб увидеть... как тебе стыдно передо мною. - После некоторой паузы, так как ей не хватало воздуха, она продолжала: - Но я хочу знать все... все. Я пригласила господина кюре, чтобы это было как на исповеди, слышишь?

   Розали не двигалась, и сквозь стиснутые руки раздавались ее приглушенные вопли.

   Поддавшись порыву гнева, барон схватил ее за руки, с силой оторвал их от лица и бросил ее на колени перед кроватью:

   - Говори же... Отвечай!

   Она так и осталась на полу в позе кающейся Магдалины; чепчик ее сбился на сторону, фартук распластался по полу, и она снова закрыла лицо руками, как только они оказались свободными.

   Теперь к ней обратился кюре:

   - Ну, дочь моя, слушай, что тебе говорят, и отвечай. Мы не хотим сделать тебе ничего дурного, но желаем знать то, что произошло.

   Жанна смотрела на нее, свесившись с кровати. Наконец она сказала:

   - Это правда, что ты была в постели Жюльена, когда я вас застигла?

   Розали сквозь сжатые руки простонала:

   - Да, сударыня.

   Тогда баронесса внезапно принялась также плакать, шумно всхлипывая; ее судорожные рыдания вторили рыданиям Розали.

   Жанна, пристально глядя на служанку, спросила:

   - С каких пор это началось у вас?

   Розали пролепетала:

   - С тех пор, как он приехал.

   Жанна не поняла:

   - С тех пор, как он приехал... значит... значит... с весны?

   - Да, сударыня.

   - С тех пор, как он вообще появился в этом доме?

   - Да, сударыня.

   Жанна продолжала торопливо спрашивать, точно обилие вопросов мучило ее:

   - Но как же это случилось? Как заговорил он об этом с тобой? Как он тобой овладел? Что он сказал тебе? Когда и как ты уступила ему? Как могла ты ему отдаться?

   Розали отняла руки от лица, тоже испытывая лихорадочное желание говорить, потребность высказаться:

   - Да почем я знаю? Это было в тот день, когда он у нас в первый раз обедал. Он пришел в мою комнату. Спрятался на чердаке. Я не смела кричать, чтобы не вышло истории. И он лег ко мне. Я сама себя не помнила тогда. Он делал со мной все, что хотел. Я ничего тогда не сказала потому, что уж очень он был мне по сердцу!..

   Жанна вскрикнула:

   - Значит... твой... твой... ребенок... от него?

   Розали зарыдала:

   - Да, сударыня.

   Они смолкли.

   Слышны были только рыдания Розали и баронессы.

   Подавленная Жанна почувствовала, что ее глаза тоже мокры, и крупные слезы беззвучно потекли по ее щекам. У ребенка горничной и у ее ребенка один отец. Ее гнев утих. Она чувствовала себя теперь во власти мрачного, тяжелого, глубокого, безграничного отчаяния.

   Наконец она возобновила расспросы изменившимся, смягченным голосом плачущей женщины:

   - С тех пор как мы вернулись оттуда... из нашей поездки... когда он начал опять?

   Горничная, совсем пригнувшись к полу, пролепетала:

   - В... в первый вечер... он пришел ко мне.

   Каждое слово терзало сердце Жанны. Итак, в первый же вечер, в вечер их возвращения в "Тополя", он покинул ее ради этой девушки. Вот почему он оставлял ее по ночам одну!

   Теперь она знала уже достаточно и больше ничего не хотела слышать. Она закричала:

   - Уйди! Уйди!

   А так как Розали, уничтоженная, не двигалась с места, Жанна крикнула отцу:

   - Уведи ее, удали!

   Но священник, молчавший до сих пор, счел момент подходящим, чтобы вставить маленькую проповедь:

   - Ты поступила очень дурно, дочь моя, очень дурно, и милосердный бог не скоро простит тебе. Подумай об аде, который ждет тебя, если ты не постараешься впредь хорошо себя вести. Теперь, имея ребенка, ты должна исправиться. Баронесса, без сомнения, сделает для тебя, что может, и мы подыщем тебе мужа...

   Он говорил бы и дальше, но барон опять схватил Розали за плечи, поднял ее, дотащил до двери и вышвырнул, как мешок, в коридор.

   Едва лишь барон, бледный, как его дочь, вернулся обратно, кюре начал снова:

   - Что поделаешь? Они здесь все такие. Это очень прискорбно, но ничего добиться нельзя, приходится быть снисходительным к слабостям природы. Ни одна из них не выходит замуж, не забеременев сначала. Ни одна, сударыня. - И он, улыбаясь, прибавил: - Можно подумать, что это местный обычай. - Затем заговорил негодующе: - Даже дети попадаются в подобных вещах. Я сам поймал в прошлом году на кладбище двух школьников, мальчика и девочку. Я известил родителей! И знаете, что они мне ответили? "Что делать, господин кюре! Ведь не мы их научили этой гадости; мы ничего тут не можем поделать". Ваша служанка, сударь, поступила, как все другие...

   Но барон, нервно дрожа, прервал его:

   - Как другие? Какое мне дело до нее! Меня возмущает Жюльен. Он сделал подлость, и я увезу мою дочь. - Он шагал по комнате, все больше волнуясь и раздражаясь. - Это подлость - так изменить моей дочери, подлость! Этот человек - негодяй, каналья, гадина! И я скажу ему это, я дам ему пощечину, я убью его своей палкой!

   Но священник, сидя рядом с плачущей баронессой и медленно втягивая понюшку табаку, обдумывал, как ему приступить к выполнению своей миссии миротворца, и возразил:

   - Позвольте, барон, говоря между нами, виконт поступил, как поступают все. Много ли вы знаете верных мужей? - И он с лукавым добродушием прибавил: - Знаете, держу пари, что и у вас были проказы. Ну, положа руку на сердце, разве это не правда?

   Барон в смущении стоял лицом к лицу со священником, а тот продолжал:

   - Ну что же, вы поступали так, как другие. Почем знать; быть может, даже и вам пришлось когда-нибудь пощупать такую вот милашку, как эта. Говорю вам: все так делают. И ваша жена была от этого не менее счастлива, не менее любима, не правда ли?

   Барон, застигнутый врасплох, не трогался с места.

   Он в самом деле так поступал, черт возьми, и даже очень часто, всякий раз, когда к этому представлялась возможность; он так же не уважал семейного очага и никогда не отступал перед горничными своей жены, если они были красивы! Разве был он негодяем из-за этого? Почему же он так строго осуждает поведение Жюльена, если никогда не задумывался о том, что его собственное поведение могло считаться преступным?

   И у баронессы, все еще всхлипывающей, промелькнула на губах тень улыбки при воспоминании о проказах супруга; ведь она принадлежала к тем сентиментальным, быстро смягчающимся и благодушным людям, для которых любовные приключения составляют существенную часть жизни.

   Обессиленная Жанна вытянулась на спине, широко открыв глаза, безвольно раскинув руки, и мучительно думала. Ей запомнились слова Розали, которые больно ранили ее и, словно буравчик, сверлили ей сердце: "Я ничего тогда не сказала потому, что уж очень он был мне по сердцу!.."

   Ей он также был по сердцу, и именно поэтому она отдалась ему, соединилась с ним на всю жизнь, отказалась от других надежд, от всевозможных планов, от всей неизвестности будущего. Она ринулась в этот брак, в эту бескрайнюю пропасть, которая привела ее к страданию, к тоске и безнадежности только потому, что ей, как и Розали, он был по сердцу!

   Дверь отворилась от бешеного толчка. Явился разъяренный Жюльен. Он увидел на лестнице рыдающую Розали и пришел узнать, в чем дело, сообразив, что тут что-то затевают и что горничная, без сомнения, проболталась. Присутствие священника приковало его к месту.

   Взволнованным, но тихим голосом он спросил:

   - Что такое? В чем дело?

   Барон, так сильно свирепствовавший только что, не осмелился ничего сказать, побаиваясь доводов священника и того, что зять может сослаться на его собственный пример. Мамочка только сильнее заплакала. Но Жанна приподнялась на локте и, задыхаясь, смотрела на того, из-за которого так жестоко страдала.

   Прерывающимся голосом она проговорила:

   - Случилось то, что нам теперь все известно, что мы знаем все ваши гнусности с тех пор... с того самого дня, как вы вступили в этот дом... и ребенок этой служанки так же ваш... так же... как и мой... они братья...

   Страшное горе охватило ее при этой мысли, и она повалилась на постель, неудержимо рыдая.

   Жюльен стоял оторопев, не зная, что сказать, как поступить.

   Кюре вмешался снова:

   - Перестаньте, перестаньте, не будем так горевать, сударыня; будьте же благоразумны.

   Он встал, подошел к кровати и положил свою теплую руку на лоб отчаявшейся женщины. Это простое прикосновение странным образом успокоило ее: она тотчас же почувствовала себя ослабевшей, точно эта сильная рука деревенского жителя, привыкшая жестом отпускать грехи и ласково ободрять, принесла ей своим прикосновением таинственное умиротворение. Добродушный старик, все еще стоя около нее, продолжал:

   - Надо всегда прощать, сударыня. Вас посетило большое несчастье, но бог в своем милосердии вознаградил вас за это великой радостью, ибо вам предстоит стать матерью. Этот ребенок будет вашим утешением. И во имя его я умоляю и заклинаю вас простить господину Жюльену его заблуждение. Это будет новой связью между вами, залогом его будущей верности. Можете ли вы сердцем своим стать чуждой тому, чей плод вы носите в своем чреве?

   Истерзанная, исстрадавшаяся, опустошенная, она ничего не отвечала, не чувствуя в себе больше сил ни для гнева, ни для ненависти. Казалось, ее нервы ослабели, точно их подрезали; она была чуть жива.

   Баронесса, которой злопамятство было совсем чуждо и воля которой была решительно неспособна к какому-либо продолжительному напряжению, прошептала:

   - Ну, Жанна!

   Тогда кюре взял руку молодого человека и вложил ее в руку жены, подведя его к кровати. Затем он легонько хлопнул по их соединенным рукам, словно для того, чтобы связать их окончательно, и, оставив профессиональный проповеднический тон, сказал с довольным видом:

   - Вот так! Поверьте, оно и лучше будет.

   Две руки, соединенные на минуту, тотчас же разомкнулись. Не посмев обнять Жанну, Жюльен поцеловал в лоб тещу, повернулся на каблуках, взял под руку барона, который не противился этому, будучи счастлив в глубине души, что все уладилось, и они вышли вместе выкурить сигару.

 

[Переводилка 348]

1 минуту назад, Огнёвка сказал:

Не надо всех судить по себе.

Она сказала, что мучалась и до узнавания мужа. И она прекратила роман. Не страдала бы - до сих пор бы романилась и тогда да, нервничала бы только из-за того, что узнал.

Вы прежде чем вот так обвинять - думайте иногда. 

Я смотрю, вы там просто как член семьи! Личный психолог, не меньше. В курсе кто что думал, и кто  какими мотивами действовал.  Со свечкой сторожили, наверное. А совет про думать, прежде чем писать - адресуйте себе в первую очередь.

[Огнёвка 74 187]

1 минуту назад, Переводилка сказал:

Я смотрю, вы там просто как член семьи! Личный психолог, не меньше. В курсе кто что думал, и кто  какими мотивами действовал.  Со свечкой сторожили, наверное. А совет про думать, прежде чем писать - адресуйте себе в первую очередь.

А вы - свечку держали? Все, что говорит человек - правда, пока не доказано обратное. У вас есть доказательства того, что женщина врет? Тогда предъявите их и всего дел. 

[Жоржина 64 315]

21 минуту назад, Андрей_ сказал:

я тебе сказала правду как есть

Переварите это.  Она не стала выкручиваться, не стала вас виноватить и искать вообще виноватых, кроме себя. Вы её знаете.  Если она не склонна ко лжи и выкручиванию,  то это сейчас самое лучшее,  что она могла сказать и что вам надо было услышать. Пусть плачет, не подходите, если не можете. В любом варианте этот взрыв сейчас самый острый момент.  Сию секунду не надо решать,  дайте себе время. 

 

[Дальние Дали 86 839]

24 минуты назад, Андрей_ сказал:

Не знаю, лучше ли я сделал. 

Конечно, лучше. Вы правильно сделали, что начали этот разговор.
Успокоится она, прорыдается. Это  хорошо, что ей стыдно и что она сожалеет. 
Когда успокоится и эмоции схлынут -- потом поговорите ещё раз, и примете решение, как дальше жить вам -- вместе или порознь.

Решать вам, но мне кажется -- раз уж она винится, кается и  сама  прекратила роман задолго до того, как вы узнали -- может, простить её?

[Лелька 20 613]

1 час назад, Переводилка сказал:

ак вот, порядочные и хорошие не изменяют!

Банальность, но есть поговорка, порядочные, это которые по -порядку.....

А по поводу разговора. Как-то мне папа сказал мудрую вещь. Рассказывать об измене, расспрашивать, каяться, и т.д. можно только тогда, когда готов что-то изменить. Нет, значит молчать. Касается обеих сторон. Я уже сейчас, с высоты прожитых лет, понимаю, что исповедоваться можно в молодости. Есть время начинать. А в данной ситуации нужно думать уже о детях и о собственных чувствах. Нервы не восстанавливаются.  

 

Поговрили таки...фу...Легче стало оттого, что жене плохо? @Андрей_, ваше место тут, на нашем бабском форуме

Изменено 25 Декабря 2019 пользователем Лелька

[Климентина 2 236]

1 час назад, Дальние Дали сказал:

Это можно простить только мужчине 
---------

  Показать контент

....она вскочила с постели, позвала Розали, подождала, позвонила снова и опять стала ждать, дрожа и леденея.

   Служанка не являлась. Она, без сомнения, спала тем крепким первым сном, от которого не пробудишь, и Жанна теряя голову бросилась босиком на лестницу.

   Она бесшумно, ощупью поднялась, отыскала дверь, отворила ее, позвала: "Розали!" - двинулась дальше, наткнулась на кровать, провела по ней рукой и убедилась, что она пуста. Она была пуста и холодна, словно никто в нее и не ложился.

   Жанна подумала в удивлении: "Как! Она ушла из дому в такую погоду!"

   Но сердце ее вдруг бурно заколотилось и запрыгало, и она, задыхаясь, кинулась разбудить Жюльена; ноги отказывались ей служить.

   Она порывисто вбежала к нему, в уверенности, что сейчас умрет, и желая увидеть его раньше, чем потеряет сознание.

   При свете потухавшего огня она увидела на подушке рядом с головой мужа голову Розали.

   От крика, вырвавшегося у нее, оба они вскочили. Секунду она стояла неподвижно, пораженная своим открытием. Затем бросилась вон, вбежала к себе в комнату; растерявшийся Жюльен позвал ее: "Жанна!" - и ее охватил невыразимый ужас при мысли о том, что она увидит его, услышит его голос, его объяснения, его ложь, встретится с ним лицом к лицу; и она снова стремительно бросилась на лестницу и побежала вниз.

   Она мчалась теперь в темноте, рискуя скатиться с каменных ступенек и разбиться о них. Она летела куда глаза глядят, гонимая властной потребностью убежать, ничего не слышать, ничего не видеть.

   Сбежав вниз, она села на ступеньку, по-прежнему в одной рубашке, босиком, и замерла, перестав что-либо соображать.

   Жюльен, вскочив с постели, наспех одевался. Услышав его движения и шаги, она поднялась снова, чтобы бежать от него.

   Он уже сходил с лестницы и кричал:

   - Послушай, Жанна!

   Нет, она не хотела его слушать, не хотела, чтоб он коснулся до нее хоть пальцем, и бросилась в столовую, точно спасаясь от убийцы. Она искала выхода, тайника, темного угла, какого-нибудь средства избавиться от него. Она забилась под стол. Но он уже отворял дверь, со свечой в руках, все еще повторяя: "Жанна!" - и она снова понеслась, как заяц, бросилась в кухню и обежала ее два раза, словно загнанный зверь; и так как он настигал ее опять, она внезапно отворила наружную дверь и выбежала из дому.

   Ледяное прикосновение снега, в который ее голые ноги уходили порой по колени, придало ей вдруг отчаянную силу. Она не чувствовала холода, хотя была раздета; она ничего больше не чувствовала, до такой степени душевная боль усыпила восприимчивость ее тела, и она бежала белая, подобно земле.

   Она направилась по большой аллее, миновала рощу, перепрыгнула ров и бегом пустилась по равнине.

   Луны не было; звезды сверкали на темном небе, словно россыпь искр; но равнина, застывшая в неподвижности, в бесконечном молчании, все же светилась тусклой белизной.

   Жанна бежала, не переводя дыхания, ничего не сознавая, ни о чем не думая. И вдруг очутилась на краю обрыва. Она сразу инстинктивно остановилась и присела на корточки, без мысли, без воли.

   В темной бездне перед нею невидимое и немое море дышало соленым запахом водорослей, выброшенных приливом.

   Она долго сидела так, застыв душою и телом; затем вдруг начала дрожать отчаянной дрожью, как парус, терзаемый ветром. Ее руки, плечи, ноги, сотрясаемые неудержимой силой, судорожно дергались; и вдруг к ней вернулось сознание, ясное и мучительно острое.

   Потом перед ее глазами поплыли видения прошлого: прогулка с Жюльеном в лодке дядюшки Лястика, их беседа, зарождение ее любви, крестины лодки; ее мысли ушли еще дальше, к той ночи, убаюканной мечтами, когда она приехала в "Тополя". А теперь! Теперь! О! Вся жизнь разбита, все радостное миновало, ждать больше нечего; ужасное будущее, полное мучений, измен, отчаяния, встало перед ней. Лучше умереть, тогда всему конец.

   Но вдали послышался голос:

   - Здесь, здесь! Вот следы! Скорей, скорей сюда!

   То был Жюльен, искавший ее.

   О! Она не хотела его видеть. Там, перед собой, в бездне она услышала теперь легкий шум, неясный плеск моря, скользящего по утесам.

   Она вскочила и уже выпрямилась, чтобы броситься туда, и, посылая жизни безнадежное прости, жалобно выкрикнула последнее слово умирающих, последнее слово молодых солдат, смертельно раненных в битве:

   - Мама!

   Внезапно мысль о мамочке пронизала ее; она увидела ее рыдающей; увидела своего отца на коленях перед ее изуродованным трупом и в одну секунду пережила все муки их отчаяния.

   И тогда она снова бессильно опустилась на снег и не пробовала уже сопротивляться, когда Жюльен и дядя Симон в сопровождении Мариюса, державшего фонарь, схватили ее за руки, чтобы оттащить назад; она была на самом краю обрыва.

   Они делали с нею все, что хотели, так как она не могла шевельнуться. Она чувствовала, как ее понесли, а затем положили в постель и растирали горячими полотенцами; затем воспоминания оборвались, сознание исчезло.

   Потом ею овладел кошмар, но был ли то кошмар? Она лежала в своей комнате. Был день, но она не могла подняться. Почему? Она этого не знала. Тогда она услышала слабый шум на полу, что-то вроде царапанья, какой-то шорох, и вдруг мышка, маленькая серая мышка, промчалась по ее простыне. За нею тотчас последовала другая, за другой третья, быстрыми мелкими шажками подбиравшиеся к ее груди. Жанне не было страшно; она хотела схватить зверька и протянула руку, но ничего не поймала.

   Тогда другие мыши - десять, двадцать, сотни, тысячи - показались со всех сторон. Они карабкались по колонкам, шныряли по обоям, покрывали всю постель. Скоро они проникли и под одеяло; Жанна чувствовала, как они скользят по ее коже, щекочут ей ноги, взбираются и спускаются по всему телу. Она видела, как они поднимаются по ножкам кровати и хотят пробраться к ее горлу; она отбивалась, вытягивала руки вперед, чтобы поймать хоть одну, и каждый раз в руках ее ничего не было.

   Она приходила в отчаяние, хотела бежать, кричала, и ей казалось, что ее заставляют лежать неподвижно, что сильные руки схватили ее и держат; но она никого не видела.

   У нее не было никакого представления о времени. Должно быть, это длилось долго, очень долго.

   Затем она очнулась; она очнулась усталая, разбитая и все же с приятным ощущением. Она чувствовала себя слабой-слабой. Открыла глаза и нисколько не удивилась, увидев мамочку, сидящую в комнате с каким-то толстяком, которого она совершенно не знала.

   Сколько ей лет? Она уже не отдавала себе в этом отчета и представляла себя совсем маленькой девочкой. Не было у нее также и никаких воспоминаний.

   Толстяк сказал:

   - Смотрите, сознание возвращается.

   И мамочка заплакала. Тогда толстяк заговорил снова:

   - Успокойтесь, баронесса, говорю вам, что теперь я отвечаю за нее. Только не разговаривайте с нею ни о чем, ни о чем. Пусть она спит.

   Жанне казалось, что она еще очень долго пробыла в такой дремоте, что как только она пробовала о чем-нибудь задуматься, ее охватывал тяжелый сон; но она и не пробовала вспоминать о прошлом, словно чувствуя смутный страх перед тем, что действительность может восстановиться в ее сознании.

   Но как-то раз, проснувшись, она увидела около себя только Жюльена, и вдруг ей припомнилось все, словно перед нею поднялась завеса, скрывавшая прошлое.

   Она почувствовала страшную боль в сердце, и ей снова захотелось бежать. Она сбросила с себя простыни, соскочила на пол и упала, потому что еще не могла держаться на ногах.

   Жюльен бросился к ней, и она стала кричать, чтоб он не касался ее. Она извивалась, катаясь по полу. Отворилась дверь. Прибежали тетя Лизон и вдова Дантю, затем барон, и, наконец, появилась мамочка, запыхавшаяся, перепуганная.

   Ее снова уложили, и она тотчас же намеренно закрыла глаза, чтобы не разговаривать и поразмыслить без помехи.

   Мать и тетка ухаживали за ней, суетились и спрашивали:

   - Слышишь ли ты нас теперь, Жанна, малютка моя?

   Притворяясь, будто она не слышит, Жанна не отвечала; между тем она отлично сознавала, что день подходит к концу. Настала ночь. Около нее поместилась сиделка, время от времени подававшая ей пить.

   Жанна пила, не говоря ни слова, но больше не спала; она мучительно думала, стараясь припомнить то, что от нее ускользнуло, словно у нее в памяти были провалы, большие белые, пустые места, на которых события не оставили следа.

   Мало-помалу, после больших усилий, ей удалось восстановить все факты.

   И она сосредоточенно и упорно стала обдумывать их.

   Мамочка, тетя Лизон и барон приехали сюда; следовательно, она серьезно больна. Но Жюльен? Что сказал он? Знают ли ее родители? А Розали? Где она теперь? И что теперь делать, что делать? Ее осенила мысль - вернуться жить в Руан вместе с отцом и матерью, как раньше. Она будет вдовою - только и всего.

   Затем она стала терпеливо и хитро выжидать, сознавая все, но не показывая и виду, радуясь возвращению рассудка.

   Наконец как-то вечером, оставшись наедине с баронессой, она тихонько позвала ее:

   - Мамочка!

   Собственный голос удивил ее, показался ей изменившимся.

   Баронесса схватила ее за руку:

   - Девочка моя, дорогая моя, девочка моя, ты узнаешь меня?

   - Да, мамочка, только не надо плакать; нам надо о многом поговорить. Сказал тебе Жюльен, почему я в ту ночь убежала по снегу?

   - Да, моя крошка, ты схватила сильную и очень опасную горячку.

   - Это не так, мама. Горячка сделалась потом; но сказал ли он тебе, что было причиной этой горячки и почему я убежала?

   - Нет, дорогая.

   - Это случилось потому, что я застала Розали в его постели.

   Баронесса подумала, что она опять бредит, и стала ее ласкать:

   - Усни, моя крошка, успокойся, постарайся уснуть.

   Но Жанна упорно возражала:

   - Я теперь в полном сознании, мамочка, и уже не заговариваюсь, как было, вероятно, в последние дни. Раз ночью я почувствовала себя очень плохо и пошла за Жюльеном. Розали спала вместе с ним. Я потеряла голову от отчаяния и побежала по снегу, чтобы броситься с обрыва.

   Но баронесса повторяла:

   - Да, моя крошка, ты была очень, очень больна.

   - Это не так, мама. Я застала Розали в постели Жюльена и не хочу больше оставаться с ним. Увези меня с собой в Руан, как прежде.

   Баронесса, которой доктор велел ни в чем не противоречить больной, ответила:

   - Хорошо, моя крошка.

   Но больная начала раздражаться:

   - Я вижу, что ты мне не веришь. Поди позови папочку, он скорей поймет меня.

   Мамочка поднялась с трудом, взяла обе свои палки и вышла, волоча ноги; несколько минут спустя она вернулась в сопровождении барона, который ее поддерживал.

   Они сели у постели, и Жанна тотчас заговорила. Она не спеша, тихим голосом, но очень отчетливо рассказала обо всем: о странном характере Жюльена, о его грубых выходках, о скаредности и, наконец, о его измене.

   Когда Жанна кончила, барон убедился, что она не бредит, но не знал, что подумать, на что решиться и что ответить.

   Он нежно взял ее за руки, как бывало в старые годы, когда он убаюкивал ее сказками:

   - Слушай, дорогая, надо действовать осмотрительно. Не будем торопиться; постарайся терпеть мужа, пока мы не придем к какому-либо решению... Обещаешь мне это?

   Она прошептала:

   - Я постараюсь, но не останусь здесь после того, как выздоровлю. - Затем чуть слышно прибавила: - Где теперь Розали?

   Барон отвечал:

   - Ты не увидишь ее больше.

   Но она настаивала:

   - А где она? Я хочу знать.

   Тогда барон сознался, что она еще здесь; но он заверил, что она скоро уедет.

   Выйдя из комнаты больной, барон, пылая гневом, оскорбленный в своих отеческих чувствах, отправился к Жюльену и резко заявил ему:

   - Сударь, я требую от вас отчета в вашем поведении относительно моей дочери. Вы изменяли ей с горничной; это вдвойне бесчестно.

   Жюльен разыграл невинность, горячо отрицал, клялся, призывал бога в свидетели. Да и какие наконец имеются доказательства? Ведь Жанна была в состоянии помешательства. Ведь у нее была горячка. Ведь в ту ночь, когда началась ее болезнь, она бегала по снегу в приступе безумия. Во время этого-то приступа, когда она, почти голая, бегала по дому, ей и показалось, что она видит свою горничную в постели мужа!

   Он горячился, грозил процессом, страшно негодовал. А сконфуженный барон извинялся, просил прощения и протянул ему свою честную руку, которую Жюльен отказался пожать.

   Когда Жанна узнала об ответе мужа, она нисколько не рассердилась и ответила:

   - Он лжет, папа, но мы заставим его сознаться.

   Два дня она была молчалива, сосредоточенна и задумчива.

   На третий день утром она захотела увидеть Розали.

   Барон отказался позвать к ней служанку, заявив, что она уехала. Жанна настаивала, твердя:

   - Так пусть за ней пошлют.

   Она начала уже раздражаться, когда вошел доктор. Ему сообщили все, чтобы он мог высказать свое суждение. Но Жанна вдруг начала плакать, страшно нервничая, почти крича:

   - Я хочу видеть Розали! Хочу ее видеть!

   Тогда доктор взял ее за руку и, понизив голос, сказал:

   - Успокойтесь, сударыня: всякое волнение для вас опасно, потому что вы беременны.

   Она смолкла, словно сраженная ударом, и ей тотчас же показалось, что в ней что-то шевелится. Затем она погрузилась в молчание, перестав даже слушать, что говорили вокруг нее, углубившись в свои мысли. Ночью она не могла заснуть, всецело поглощенная новой и странной мыслью, что в ней, в ее чреве, живет ребенок; она была грустна, удручена тем, что это ребенок Жюльена, полна беспокойства и боязни, что он будет походить на отца. С наступлением утра она велела позвать барона.

   - Папочка, мое решение принято окончательно; я хочу знать все, и особенно теперь; слышишь - хочу, а ты знаешь, что меня в моем положении не следует раздражать. Слушай же внимательно. Пригласи к нам господина кюре. Он мне необходим, чтобы помешать Розали лгать. Как только он придет, позови сюда Розали и сам с мамочкой тоже останься здесь. Постарайся только, чтоб Жюльен ничего не заподозрил.

   Час спустя в комнату вошел священник, еще больше разжиревший и задыхающийся так же, как мамочка. Он уселся рядом с нею в кресло, свесив живот меж раздвинутых ног, и начал шутить, ежеминутно по привычке отирая лоб клетчатым платком:

   - Ну, баронесса, мы с вами, кажется, не худеем; по-моему, мы под стать друг другу. - И он повернулся к постели больной: - Хе-хе! Что это мне говорят, будто у нас скоро опять крестины? Ха-ха-ха! И уж не лодку будем крестить на этот раз. - Потом он прибавил серьезным тоном: - То будет, наверно, защитник отечества. - Помолчав немного, он присовокупил: - Или же это будет добрая мать семейства. - И поклонился в сторону баронессы: - Как вы, сударыня.

   Дверь в глубине комнаты отворилась. Розали, растерянная, в слезах, подталкиваемая сзади бароном, упиралась, цепляясь за притолоку. Потеряв терпение, барон одним толчком впихнул ее в комнату. Но она закрыла лицо руками и остановилась рыдая.

   Едва увидев ее, Жанна выпрямилась и села на постели, побелев как простыня; обезумевшее сердце вздымало своими ударами тонкую рубашку, облегавшую ее тело. Она не могла говорить, задыхалась, едва переводила дух. Наконец прерывающимся от волнения голосом она произнесла:

   - Мне... мне... не нужно... расспрашивать тебя. Мне... мне... достаточно взглянуть на тебя... чтоб увидеть... как тебе стыдно передо мною. - После некоторой паузы, так как ей не хватало воздуха, она продолжала: - Но я хочу знать все... все. Я пригласила господина кюре, чтобы это было как на исповеди, слышишь?

   Розали не двигалась, и сквозь стиснутые руки раздавались ее приглушенные вопли.

   Поддавшись порыву гнева, барон схватил ее за руки, с силой оторвал их от лица и бросил ее на колени перед кроватью:

   - Говори же... Отвечай!

   Она так и осталась на полу в позе кающейся Магдалины; чепчик ее сбился на сторону, фартук распластался по полу, и она снова закрыла лицо руками, как только они оказались свободными.

   Теперь к ней обратился кюре:

   - Ну, дочь моя, слушай, что тебе говорят, и отвечай. Мы не хотим сделать тебе ничего дурного, но желаем знать то, что произошло.

   Жанна смотрела на нее, свесившись с кровати. Наконец она сказала:

   - Это правда, что ты была в постели Жюльена, когда я вас застигла?

   Розали сквозь сжатые руки простонала:

   - Да, сударыня.

   Тогда баронесса внезапно принялась также плакать, шумно всхлипывая; ее судорожные рыдания вторили рыданиям Розали.

   Жанна, пристально глядя на служанку, спросила:

   - С каких пор это началось у вас?

   Розали пролепетала:

   - С тех пор, как он приехал.

   Жанна не поняла:

   - С тех пор, как он приехал... значит... значит... с весны?

   - Да, сударыня.

   - С тех пор, как он вообще появился в этом доме?

   - Да, сударыня.

   Жанна продолжала торопливо спрашивать, точно обилие вопросов мучило ее:

   - Но как же это случилось? Как заговорил он об этом с тобой? Как он тобой овладел? Что он сказал тебе? Когда и как ты уступила ему? Как могла ты ему отдаться?

   Розали отняла руки от лица, тоже испытывая лихорадочное желание говорить, потребность высказаться:

   - Да почем я знаю? Это было в тот день, когда он у нас в первый раз обедал. Он пришел в мою комнату. Спрятался на чердаке. Я не смела кричать, чтобы не вышло истории. И он лег ко мне. Я сама себя не помнила тогда. Он делал со мной все, что хотел. Я ничего тогда не сказала потому, что уж очень он был мне по сердцу!..

   Жанна вскрикнула:

   - Значит... твой... твой... ребенок... от него?

   Розали зарыдала:

   - Да, сударыня.

   Они смолкли.

   Слышны были только рыдания Розали и баронессы.

   Подавленная Жанна почувствовала, что ее глаза тоже мокры, и крупные слезы беззвучно потекли по ее щекам. У ребенка горничной и у ее ребенка один отец. Ее гнев утих. Она чувствовала себя теперь во власти мрачного, тяжелого, глубокого, безграничного отчаяния.

   Наконец она возобновила расспросы изменившимся, смягченным голосом плачущей женщины:

   - С тех пор как мы вернулись оттуда... из нашей поездки... когда он начал опять?

   Горничная, совсем пригнувшись к полу, пролепетала:

   - В... в первый вечер... он пришел ко мне.

   Каждое слово терзало сердце Жанны. Итак, в первый же вечер, в вечер их возвращения в "Тополя", он покинул ее ради этой девушки. Вот почему он оставлял ее по ночам одну!

   Теперь она знала уже достаточно и больше ничего не хотела слышать. Она закричала:

   - Уйди! Уйди!

   А так как Розали, уничтоженная, не двигалась с места, Жанна крикнула отцу:

   - Уведи ее, удали!

   Но священник, молчавший до сих пор, счел момент подходящим, чтобы вставить маленькую проповедь:

   - Ты поступила очень дурно, дочь моя, очень дурно, и милосердный бог не скоро простит тебе. Подумай об аде, который ждет тебя, если ты не постараешься впредь хорошо себя вести. Теперь, имея ребенка, ты должна исправиться. Баронесса, без сомнения, сделает для тебя, что может, и мы подыщем тебе мужа...

   Он говорил бы и дальше, но барон опять схватил Розали за плечи, поднял ее, дотащил до двери и вышвырнул, как мешок, в коридор.

   Едва лишь барон, бледный, как его дочь, вернулся обратно, кюре начал снова:

   - Что поделаешь? Они здесь все такие. Это очень прискорбно, но ничего добиться нельзя, приходится быть снисходительным к слабостям природы. Ни одна из них не выходит замуж, не забеременев сначала. Ни одна, сударыня. - И он, улыбаясь, прибавил: - Можно подумать, что это местный обычай. - Затем заговорил негодующе: - Даже дети попадаются в подобных вещах. Я сам поймал в прошлом году на кладбище двух школьников, мальчика и девочку. Я известил родителей! И знаете, что они мне ответили? "Что делать, господин кюре! Ведь не мы их научили этой гадости; мы ничего тут не можем поделать". Ваша служанка, сударь, поступила, как все другие...

   Но барон, нервно дрожа, прервал его:

   - Как другие? Какое мне дело до нее! Меня возмущает Жюльен. Он сделал подлость, и я увезу мою дочь. - Он шагал по комнате, все больше волнуясь и раздражаясь. - Это подлость - так изменить моей дочери, подлость! Этот человек - негодяй, каналья, гадина! И я скажу ему это, я дам ему пощечину, я убью его своей палкой!

   Но священник, сидя рядом с плачущей баронессой и медленно втягивая понюшку табаку, обдумывал, как ему приступить к выполнению своей миссии миротворца, и возразил:

   - Позвольте, барон, говоря между нами, виконт поступил, как поступают все. Много ли вы знаете верных мужей? - И он с лукавым добродушием прибавил: - Знаете, держу пари, что и у вас были проказы. Ну, положа руку на сердце, разве это не правда?

   Барон в смущении стоял лицом к лицу со священником, а тот продолжал:

   - Ну что же, вы поступали так, как другие. Почем знать; быть может, даже и вам пришлось когда-нибудь пощупать такую вот милашку, как эта. Говорю вам: все так делают. И ваша жена была от этого не менее счастлива, не менее любима, не правда ли?

   Барон, застигнутый врасплох, не трогался с места.

   Он в самом деле так поступал, черт возьми, и даже очень часто, всякий раз, когда к этому представлялась возможность; он так же не уважал семейного очага и никогда не отступал перед горничными своей жены, если они были красивы! Разве был он негодяем из-за этого? Почему же он так строго осуждает поведение Жюльена, если никогда не задумывался о том, что его собственное поведение могло считаться преступным?

   И у баронессы, все еще всхлипывающей, промелькнула на губах тень улыбки при воспоминании о проказах супруга; ведь она принадлежала к тем сентиментальным, быстро смягчающимся и благодушным людям, для которых любовные приключения составляют существенную часть жизни.

   Обессиленная Жанна вытянулась на спине, широко открыв глаза, безвольно раскинув руки, и мучительно думала. Ей запомнились слова Розали, которые больно ранили ее и, словно буравчик, сверлили ей сердце: "Я ничего тогда не сказала потому, что уж очень он был мне по сердцу!.."

   Ей он также был по сердцу, и именно поэтому она отдалась ему, соединилась с ним на всю жизнь, отказалась от других надежд, от всевозможных планов, от всей неизвестности будущего. Она ринулась в этот брак, в эту бескрайнюю пропасть, которая привела ее к страданию, к тоске и безнадежности только потому, что ей, как и Розали, он был по сердцу!

   Дверь отворилась от бешеного толчка. Явился разъяренный Жюльен. Он увидел на лестнице рыдающую Розали и пришел узнать, в чем дело, сообразив, что тут что-то затевают и что горничная, без сомнения, проболталась. Присутствие священника приковало его к месту.

   Взволнованным, но тихим голосом он спросил:

   - Что такое? В чем дело?

   Барон, так сильно свирепствовавший только что, не осмелился ничего сказать, побаиваясь доводов священника и того, что зять может сослаться на его собственный пример. Мамочка только сильнее заплакала. Но Жанна приподнялась на локте и, задыхаясь, смотрела на того, из-за которого так жестоко страдала.

   Прерывающимся голосом она проговорила:

   - Случилось то, что нам теперь все известно, что мы знаем все ваши гнусности с тех пор... с того самого дня, как вы вступили в этот дом... и ребенок этой служанки так же ваш... так же... как и мой... они братья...

   Страшное горе охватило ее при этой мысли, и она повалилась на постель, неудержимо рыдая.

   Жюльен стоял оторопев, не зная, что сказать, как поступить.

   Кюре вмешался снова:

   - Перестаньте, перестаньте, не будем так горевать, сударыня; будьте же благоразумны.

   Он встал, подошел к кровати и положил свою теплую руку на лоб отчаявшейся женщины. Это простое прикосновение странным образом успокоило ее: она тотчас же почувствовала себя ослабевшей, точно эта сильная рука деревенского жителя, привыкшая жестом отпускать грехи и ласково ободрять, принесла ей своим прикосновением таинственное умиротворение. Добродушный старик, все еще стоя около нее, продолжал:

   - Надо всегда прощать, сударыня. Вас посетило большое несчастье, но бог в своем милосердии вознаградил вас за это великой радостью, ибо вам предстоит стать матерью. Этот ребенок будет вашим утешением. И во имя его я умоляю и заклинаю вас простить господину Жюльену его заблуждение. Это будет новой связью между вами, залогом его будущей верности. Можете ли вы сердцем своим стать чуждой тому, чей плод вы носите в своем чреве?

   Истерзанная, исстрадавшаяся, опустошенная, она ничего не отвечала, не чувствуя в себе больше сил ни для гнева, ни для ненависти. Казалось, ее нервы ослабели, точно их подрезали; она была чуть жива.

   Баронесса, которой злопамятство было совсем чуждо и воля которой была решительно неспособна к какому-либо продолжительному напряжению, прошептала:

   - Ну, Жанна!

   Тогда кюре взял руку молодого человека и вложил ее в руку жены, подведя его к кровати. Затем он легонько хлопнул по их соединенным рукам, словно для того, чтобы связать их окончательно, и, оставив профессиональный проповеднический тон, сказал с довольным видом:

   - Вот так! Поверьте, оно и лучше будет.

   Две руки, соединенные на минуту, тотчас же разомкнулись. Не посмев обнять Жанну, Жюльен поцеловал в лоб тещу, повернулся на каблуках, взял под руку барона, который не противился этому, будучи счастлив в глубине души, что все уладилось, и они вышли вместе выкурить сигару.

 

Ага. Бык и Юпитер.

Хрестоматийную "любовь и голуби" если переиграть на другой лад? Какой муж скажет жене - если б не твой Эдик, мы бы не поняли, как счастливы. Такой мужчина будет лишь тряпкою и слабаком. 

 

 

[Дальние Дали 86 839]

1 минуту назад, Климентина сказал:

Такой мужчина будет лишь тряпкою и слабаком. 

Ну кому как. Я бы уважала -- за умение прощать, за великодушие.

[Княжна Инстасса 3 993]

25 минут назад, Андрей_ сказал:

Делай что хочешь, я не могу уже, не знаю как мне у тебя просить прощения

Мда. А она вообще это прощение просила? 

Так и вижу, как хлынет сейчас поток сочувствия "простите жену, она же сожалеет, вон, аж расплакалась". Тьфу. 

Плакать и переживать теперь - это, разумеется, все меняет, и отменяет ее поступок.

А, стойте-ка, вовсе нет.

2 минуты назад, Дальние Дали сказал:

Решать вам, но мне кажется -- раз уж она винится, кается и  сама  прекратила роман задолго до того, как вы узнали -- может, простить её?

Ну вот, пожалуйста.

[Климентина 2 236]

1 час назад, Дальние Дали сказал:

Ну кому как. Я бы уважала -- за умение прощать, за великодушие.

Общество лояльнее к мужчине. Даже сами женщины осудят загулявшую. "Заелась, плохого не видела".

А мужчины скажут - гони её в шею, найдёшь бабу лучше и моложе. 

Изменено 25 Декабря 2019 пользователем Климентина

[Огнёвка 74 187]

2 минуты назад, Климентина сказал:

Какой муж скажет жене - если б не твой Эдик, мы бы не поняли, как счастливы. Такой мужчина будет лишь тряпкою и слабаком. 

Честно сказать, мне и герой фильма брутальным и крутым не показался ни разу. Но подиж ты - жена простила и еще и пусть была рисаписа. 

[Княжна Инстасса 3 993]

2 минуты назад, Лелька сказал:

Поговрили таки...фу...Легче стало оттого, что жене плохо?

Вообще эпично. 

[50 оттенков енота 16 925]

22 минуты назад, Эни Сай сказал:

Она нехорошая и непорядочная, изменяла первому мужу. Со вторым живет нормально много лет. Дети от обоих браков. И живут душа в душу и без измен. Наверное, где-то набралась порядочности

Я всем изменяла. Кроме мужа. И это не значит, что предыдущие плохие. Просто:

1. Не умела правильно донести, что мне нужно.

2. В итоге хотела другого мужчину с другими качествами, но образ не могла сложить. Так как на тот момент мужчины был отличные. То есть сама ещё не понимала, а что мне нужно.

3. Просто ссыкотно отпускать отличного мужчину, потому что ты сама не знаешь что ты хочешь. И одной оставаться ссыкотно. 

Последние два пункта превалируют. 

Изменено 25 Декабря 2019 пользователем 50 оттенков енота

[Лелька 20 613]

2 минуты назад, Княжна Инстасса сказал:

Вообще эпично

Для вас. А я когда-то бросила парня, получившего анонимку с гадостью про меня. Он поставил меня в известность. Уже - не мужик, для меня

Мне интересно, теперь что? "А судьи кто?" - с. Семьи нет и не будет. Она не простит прощения, он - измены

Изменено 25 Декабря 2019 пользователем Лелька