Грустные истории и притчи

[Архимедовна 43328]

Рассказ. Не смешной и не грустный. Меня задел.
Просто одна из жизненных историй.

Куда пристроить - не знаю. Доверяю это модераторам.

Объявился однокурсник, с которым не было связи лет 20, если не больше. Набрел в интернете на мои байки и догадался, что я – это я. Выбрали с ним время, чтобы поностальгировать, устроили видеоконференцию с бутылочкой по каждую сторону монитора.
– Как сам-то? – спрашиваю. – Как дети, как Оленька?
 
Оленька – это Володина жена, тоже с нами училась. У них была такая любовь на старших курсах – стены тряслись. В буквальном смысле тряслись, соседи по общежитию свидетели.
 
– Сам в порядке. Дети молодцы, внуков уже трое, четвертый запланирован. А Оленька умерла.
– Ой, извини пожалуйста, не знал.
– Ничего, это в целом позитивная история. Жили долго и счастливо и всё такое. Она когда заболела, сын еще в девятом классе учился, дочка в шестом. Они у нас поздние, мы сначала купили квартиру, а потом их завели. Проверялась всегда как по часам, маммограммы, анализы и всё, что положено. Оля вообще очень организованная. Вела дневник всю жизнь напролет, начиная класса с восьмого. От руки, в таких толстых тетрадях с пружинами. Закупила этих тетрадей штук 100 или 200 и каждый день что-то записывала. Ну, не каждый, но раз в неделю точно.
 
Ну вот, проверялась-проверялась и вдруг – опаньки, сразу третья стадия. Сделали МРТ – там еще и метастазы, то есть четвертая. Операцию делать бессмысленно, прощайтесь. Мы, конечно, туда-сюда, в этот диспансер, в тот, в Германию, в Израиль. В Израиле такой русский доктор, говорит: «Вылечить я ее не могу, поздно, но продлить жизнь попробую. Хотите?». Как в гостинице с почасовой оплатой: «Продлевать будете?» – «Будем» – «На сколько?» – «На все!».
 
Есть, говорит доктор, протокол химиотерапии, совершенно новый, только-только прошел испытания. Капельница адского яда раз в три недели. По цене, конечно, как Крымский мост. Сколько времени делать? А всю оставшуюся жизнь, сколько организм выдержит. Выдерживают кто год, кто два, больше четырех пока не получалось. Химия всё-таки, не витаминки.
 
Подписались мы на эту химию. Позже оказалось, что в Москве ее тоже делают, и даже бесплатно, по ОМС. Надо только найти правильного врача и уговорить. Но действительно совсем не витаминки. Понятно, почему люди долго не выдерживают. В сам день капельницы самочувствие нормальное. На второй день плохо. А с третьего по седьмой – только бы умереть поскорее. Тошнит аж наизнанку выворачивает, болят все органы и даже кости, вдохнуть невозможно, ломит все суставы, все слизистые воспалены и кровоточат, ни сесть, ни лечь, ни поесть, ни попить, ни наоборот. А потом две недели вроде ничего, до следующей капельницы.
 
И вот в таком режиме она прожила не год, не два, даже не четыре, а почти одиннадцать. На ней три диссертации написали, врачи приезжали посмотреть из других городов – уникальный случай. Плакала, что не увидит, как Юрка школу закончит, а он успел институт кончить, жениться и двух детей завести. И Юлька кончила институт и вышла замуж еще при маме. Мы с Оленькой полмира объездили, на всех театральных премьерах были и всех гастролях. Раньше-то всё откладывали, копили то на ремонт, то на будущие машины-квартиры детям, а тут мне стало плевать на деньги. Есть они, нет их – я мужик, заработаю. Хочешь в Париж – поехали в Париж. Надо только подгадать, чтобы улететь на восьмой-девятый день после капельницы, а вернуться к следующей. И маршрут выбирать без физической нагрузки. На Килиманджаро нам было уже не подняться, но на сафари в Кению съездили. Там нормально, машина везет, жирафы сами в окно лезут.
 
– Володя, – спрашиваю, – как ты думаешь, почему Оля так долго продержалась, а другие не могли? У других ведь тоже дети, всем хочется побыть с ними подольше. Просто повезло или что?
– Повезло, конечно. Плюс правильный образ жизни, был хороший задел здоровья до начала химии. Но главное – это ее дневник. Она же ответственная, любое мелкое дело надо довести до конца. Когда начались химии, в очередной тетради оставалась где-то четверть пустых страниц. И когда она плакалась, что больше не может, от следующей химии откажется, что лучше умереть, чем так мучиться, я уговаривал: «Вот допиши эту тетрадь до конца, и тогда я тебя отпущу, умирай на здоровье». А тетрадь всё не заканчивалась и не заканчивалась, так и оставалась исписанной на три четверти.
– Как это?
– Помнишь, был такой рассказ «Последний лист»? Там девушка решила, что умрет, когда упадет последний лист плюща за окном. А он всё не падал, и она тоже держалась и в конце концов выздоровела. А потом узнала, что этот последний лист не настоящий, его художник нарисовал на стене.
– Помню, мы этот рассказ проходили в школе по английскому.
– Мы тоже. Ну вот, я решил: чем я хуже того художника? Устрою ей тоже последний лист. Стал потихоньку вставлять чистые листы в конец тетради. А исписанные из середины вынимал, чтобы тетрадь не казалась слишком толстой и всегда было три четверти исписанного, четверть пустого. Она постепенно догадалась, что тут что-то нечисто, но не стала ничего выяснять. Восприняла это как маленькое чудо. Так и писала эту последнюю четверть тетради одиннадцать лет.
 
– Володь, слушай… Я ж типа писатель. Мне очень интересно, что люди чувствуют, когда смерть так близко. Что там было, в этой тетради?
– На эту тему ничего. Если читать, вообще не догадаешься, что она болела. Писала про Париж, про жирафов. Что у Юльки пятерка, а Юрка, кажется, поссорился с девушкой. И какой-нибудь рецепт супа из брокколи.
– Можно я эту историю выложу в интернете?
– Валяй.
– Только, понимаешь, люди сейчас не любят негатива. Хотят, чтобы все истории хорошо заканчивались. Давай я не буду писать, что она умерла? Как будто мы с тобой разговаривали не сейчас, а когда Оля была еще жива. Закончу на том, что ей исполнилось 57, а что 58 уже никогда не исполнится, умолчу.
– А какая разница? Что, если не писать, что она умерла, люди будут думать, что она бессмертна? Читатели не дураки, поймут, что это всё равно история со счастливым концом.
– Не понимаешь ты, Володь, принципов сетевой литературы. Но дело твое, напишу как есть.
 
Вот, написал...
(с)

Edited February 16 by Архимедовна

[Отражение 46191]

Животных кормят те, кто пережил голод и лишения. Эмоциональный голод или физический. Кто знает страдание - тот и кормит. Или тот, кто чувствует чужое страдание.

Это вызывает непонимание, раздражение. Обвинения и запреты. Потому что люди в большинстве своем сыты. Они никогда не знали голода. Никогда! Разве что аппетит разыгрывался. Но они точно знали, что скоро сытно поедят. Это не голод.

И настоящие долгие страдания большинству незнакомы, к счастью. Поэтому и проходят мимо истощенного бездомного пса или кота.

А Есенин и Маяковский, например, не проходили. Они же были истинными русскими поэтами. Они чувствовали чужое страдание сердцем. Наш русский писатель Лесков сострадал животным. Да даже суровый хирург Пирогов под конец жизни понял и полюбил животных, стал сострадать. И мои дедушки-фронтовики кормили бездомных животных. Как можно есть пирожок, если кто-то смотрит тоскливым голодным взглядом?

Белорусский писатель Алесь Адамович в предисловии к «Блокадной книге» написал: «старая женщина-минчанка все время занята тем, что находит, собирает и кормит на улице, во дворе, бездомных котов, собак (или хотя бы голубей) – сцена не такая уж редкая или удивительная.

Но неожиданные слова ее меня заставили внутренне сжаться: «Я не могу видеть голодных. Я была в Ленинграде…».

И эту цитату неплохо бы напомнить тем, кто осуждает кормящих. Которые просто не могут пройти мимо умирающего от голода. Не могут - и всё. Хоть как ругай и запрещай. Все равно дадут кусочек. Это невыносимо - видеть голод живого существа, которого люди обрекли на страдание.

Кто знает страдание, тот не пройдет мимо. А с детства сытые и благополучные могут пройти. Не со зла. Они не понимают.

Но их научит сама жизнь. Потом. Когда они будут просить, но им отмеряют той же мерой. И это не только про еду…

/Анна Кирьянова/

[Отражение 46191]

Штрихи жизни.

- А мне Толик сказал, что я мерзко рисую, и что моими рисунками надо топить печку, - плачет Ванька, девятилетний сын моей подруги, на чьи удивительные работы я могу смотреть долго и часто...

- Раз плачешь, стало быть, будешь топить? - спокойно спрашиваю я.

- У нас нет печки, но я их порву, все порву, - тихо шепчет мальчик.

- Имеешь право. Я не знала просто, что ты рисуешь для того, чтобы нравиться Толику. Думала, что ты счастлив, когда смешиваешь свои краски, ищешь сюжеты, проводишь долгое время в студии...

- Я счастлив! Очень счастлив! - вскидывается Ванька, вытаращив на меня большие умные глаза.

- Тогда запомни раз и навсегда, что жизнь состоит из тех, кто счастлив, когда что-то создаёт, и из тех, кто счастлив, когда разрушает созданное другими...

Тебя ждёт впереди очень много "толиков", которые будут стараться разрушить всё, что ты создал, или навсегда отбить у тебя охоту делать хоть что-то...

И если ты будешь помогать им, послушно уничтожая всё, что им не понравилось, ты ничего не достигнешь...

Ты будешь пожизненно обслуживать этих "толиков", каждый из которых точно знает, как надо рисовать, но ничего не нарисовал...знает, как писать, но ничего не написал...знает, как лечить, учить, побеждать на Олимпиаде, и даже управлять государством...но ничего этого не делает в реальности...

- Почему? - Ванькины слёзы высохли.

- Потому что не умеют, - улыбаюсь я, - а те, что умеют, знают, какой это труд, и ни за что не станут критиковать с такой злостью.

Могут сказать, что им не близко, или непонятно, но вот что надо сжечь - нет...

- Я не буду жечь, Лиля...

- Верю. Продолжай, даже если "толики" будут дружно тебя останавливать...

Дивные Ванькины картины продолжают свою жизнь, чему я очень рада...

И буду рада гораздо больше, если уберегу ещё чьё-либо творчество от вездесущих "толиков", маскирующих часто свои эмоциональные помои, щедро выливаемые ими на чужие головы, плесневой фразой про "это моё мнение"...

Мнение не уничтожает, не унижает, не обесценивает, не выносит вердиктов там, где не имеет экспертного уровня, друзья мои...

И уж точно не указывает, что делать с пришедшимся не по душе...

Оно принимает, или не принимает то, что видит...

Так что, в шею всех "толиков")

Лиля Град

[Отражение 46191]

Раненый очнулся. Он лежал один. Сражение кончилось, по крайней мере для него.

Война прогрохотала по этим местам, оглушила, обожгла и унеслась дальше. Ушли его боевые товарищи. А он остался.

Он очнулся оттого, что кто-то теплой влажной тряпкой обтирал его лицо, смывал кровь. Раненый застонал и открыл глаза.

Прямо перед собой он увидел приветливую собачью морду с живыми черными глазами, внимательно смотревшими на него. Небольшая рыженькая дворняжечка участливо-заботливо облизывала его, старалась привести в чувство.

Увидав, что веки лежащего дрогнули и поднялись, она радостно заюлила, завиляла хвостом, затем, сев, прижалась к нему теплым боком. Она словно старалась отогреть его.

«Умная...» подумал раненый и заметил на ошейнике бинтик и пузырек-бочечку с прозрачной жидкостью.

Потянув к себе собаку за ошейник, он вытащил пробку и, припав губами, сделал из бочонка глоток. Точно огонь прокатился по пустым кишкам. Во рту и в горле палило, но после этого он сразу почувствовал себя. Сделанное усилие утомило его, и он, откинувшись на спину, вынужден был полежать неподвижно, перевести дух.

По небу плыли облака, где-то перекликались птицы. Занятый своими ощущениями, постепенным возвращением к жизни, он не заметил, как собака исчезла.

Он даже загоревал. Опять один! Откуда она взялась? И почему так быстро убежала?

И вдруг она снова явилась. И не одна: ее сопровождал большой кудлатый пес, запряженный в носилки-волокуши. Большой тоже помахал хвостом. Остановившись рядом, он как бы приглашал: «Ну, давай, смелее...»

Раненый с трудом перевалился в носилки. Маленькая в это время суетилась около него, ободряла. Большой пес терпеливо ждал. Потом в том же порядке они потащили его. Вернее, тащил один большой пес, а рыжая дворняжечка семенила впереди, как бы разведывая путь и подбадривая большого.

Раненый был тяжелым крупным, рослым мужчиной, из тех, о каких в старину говорили - богатырь. Носилки цеплялись за кусты, за корни, застревали в колдобинах. Упряжной пес тащил с натугой, от кочки к кочке, от одного разрыва до другого.

Еще снаряд или мина… Рыженькая внезапно взвизгнула и, жалобно заскулив, закружилась на месте. Слепой осколок ударил ее, порвав сухожилие на ноге и поранив другую ногу. Рыженькая хотела ползти - не могла. Из ран хлестала кровь, бедная псина легла, беспомощно озираясь.

Раненому запомнились ее страдающие, молящие глаза. Ах ты, вот еще несчастье... Дотянувшись через силу, превозмогая собственную боль, раненый положил рыженькую рядом с собой. Большой пес потащил обоих.

Встали, поехали, снова и снова.

Встали... Вот когда большому потребовалась вся его выносливость и сила.

Казалось, этот путь никогда не кончится. Казалось, все, больше не повезет, выбился из сил; нет, большой пес опять напрягался, дергал в одну сторону, в другую, потом вперед, и волокуша опять ползла, оставляя за собой в густой траве широкую борозду. Чувство долга у него пересиливало усталость.

У раненого было такое чувство, как-будто он сам надрывается, таща непосильный груз. Он словно ощущал каждое усилие пса-труженика, спасавшего обоим жизнь. Помочь бы... Ну, еще! Поддай еще, голубчик, умаялся, поди… Если бы собаки умели потеть, большой пес, наверное, был бы весь в мыле, мокрый нос.

Сознание то оставляло, то возвращалось; в какие-то моменты ему казалось, что он начинает бредить наяву. Сколько их, собак, две, а может, одна? Но нет, они были Слишком разные. А откуда у них сани-волокуши? Смешные мысли; да люди сделали, специально, чтоб вывозить с поля боя раненых; люди же научили и собак...

К счастью, спасение было уже близко. Из леса высыпали бойцы в советской форме. На опушке, санитары окружили носилки. Раненого подняли и понесли. Сперва ее, запротестовал он.

Да не бойся, не бросим и ее. Военврач быстро осмотрел рыжую; два санитара стали перевязывать ее. Собака благодарно смотрела на людей. Большой пес тем временем отдыхал, растянувшись на зеленой лужайке.

Поправится, сказал врач. Вылечим. На собаке быстро заживает. Они у нас уже давно работают так, на пару. Поработают еще...

Спасибо им, сказал едва слышно раненый и вместе с разлившейся по телу слабостью, ощутил внезапно вспыхнувшую радость оттого, что жизнь и вправду снова вернулась к нему.

Крохотный, не отмеченный ни в каких сводках Совинформбюро эпизод на необозримых грохочущих просторах войны, но для него вся жизнь.

Потом еще будет госпиталь, долгое лечение, белые халаты и запах йодоформа, операции, наконец, снова в строй, битва на Одере и Красное знамя над рейхстагом и великое, ни с чем не сравнимое, незабываемое гордое чувство Победы, а в прозрачной коробочке из оргстекла всю жизнь будут храниться вынутые из его тела осколки немецкой мины той самой, которая свалила его тогда.

О чем он всегда сожалел: что никогда не узнает даже кличек своих неожиданных спасительниц. Просто Маленькая и Большая...

Б.С. Рябинин

68 000 собак в годы Великой Отечественной войны прошли славный боевой путь с нашими солдатами от окраин Москвы до Берлина. За 4 года Великой Отечественной войны собаки освоили 8 армейских специальностей.

Так, ездовые псы доставляли боеприпасы, собаки-санитары вывозили с поля боя раненых, собаки-связисты доставляли важные сообщения в эпицентр сражений. Cобаки-саперы обнаружили за время войны около 4 000 000 мин и фугасов, с их помощью разминировано более 300 населённых пунктов.

...может быть у них тоже есть свой Рай...

Светлая память Вам, четвероногие бойцы!...

©Дутов Андрей

[Отражение 46191]

От первого лица

Когда мне было 5 лет, сестре Ольке 3, наши родители развелись, и мамка пошла в разнос. Не сказать, что пила запойно, но время у неё проходило весело. И вот однажды, в пятницу, покормив и укладывая нас спать, она сказала:

— Я ухожу к тете Кате, приду утром. Вас замкну, так что ничего не бойтесь.

Мы спокойно уснули, не пуганные детки. Только утром она не пришла.

В столе лежало полбуханки хлеба, в коридоре стоял горшок, в ведре была половина воды. В общем мы макали хлеб в воду, потом в сахар, смотрели телик, играли, и день прошел. На следующий день достали из кухонного стола сырую вермишель, макали её в сахар, а на третий день у нас закончилась вода. Олька к вечеру стала хандрить, я уложила её, сама поставила стул к окну в коридорчике, выбила окно, накидала туда подушек, чтобы не больно прыгать было, кинула бидончик для воды и еды, вылезла и побежала к бабушке. Не знаю сколько было времени, темно, жарко, кое-где люди. Бежать через весь райцентр, да ещё первый раз в жизни сама, было не страшно, интересно. Когда я постучала, и дед открыл дверь, вид у него был настолько ошарашенный, что он не мог ничего сказать. Я деловито зашла, проверила холодильник, говорю:

— Вы мне борща в банку налейте, а воду я около дома наберу, а то нести будет тяжело.

Смотрела и не понимала, почему бабушка плачет, дед вывел подводу и запрягает Букета среди ночи. Спрашиваю:

— Так что, вы мне борща не дадите, что ли?

Бабушка посадила меня кушать, дед привез сестру, а утром пришла мамка.

Дома она меня била. Она била меня не за разбитое стекло и замазанные подушки, и не за то, что я пошла по поселку одна. Она била меня за то, что у бабушки больное сердце, и ей вызывали скорую, и виновата в этом была я. Я её расстроила. Потом всю жизнь я знала — хоть в скирде ночуй, хоть неделю не ешь, бабушке ни слова!

И ещё, не боюсь ходить по темным улицам.

Татьяна Кобрина

[Отражение 46191]

В середине 1960–х годов в Ленинграде в районе Парголово сносили деревянные дома, освобождали место для нового жилого строительства. Во дворе расселённого дома рабочие обнаружили удивительный объект – могилку, над которой возвышался обелиск с прикреплённой фотографией. С фотографии смотрел пёс с большими умными глазами – помесь “двортерьера” с гончей.

Подпись гласила: “Дорогому другу Трезору (1939 – 1945 гг.) от спасённых им хозяев”. Было понятно, что памятник как–то связан с событиями блокады, и сносить его не стали, а через паспортный стол начали искать бывших жильцов дома.

Через неделю в тот двор пришёл седой мужчина и бережно снял фотографию собаки с обелиска. Сказал обступившим его строителям:

– Это наш Трезорка! Он спас нас и наших детей от голода. Я его фотографию повешу в новой квартире.

Мужчина рассказал удивительную историю.

Осенью 1941 года окраины северных районов города сравнительно мало страдали от обстрелов и бомбёжек, основные удары немцев приходились на центральную часть Ленинграда. Но голод пришёл и сюда, в том числе и в деревянный дом на четыре семьи, в каждой из которых были дети.

Общим любимцем двора был Трезорка – игривый и смышлёный пёс. Но в одно октябрьское утро в собачью миску, кроме воды, налить было нечего. Пёс постоял, видно, подумал. И исчез. Жители вздохнули с облегчением – не нужно смотреть в голодные собачьи глаза. Но Трезорка не пропал без вести. К обеду он вернулся домой, неся в зубах пойманного зайца. Его хватило на обед для всех четырёх семей. Требуху, лапы и голову отдали главному добытчику…

С тех пор Трезорка начал приносить зайцев почти ежедневно. Пригородные поля опустевших совхозов были заполнены неубранным урожаем – в сентябре к городу подступил фронт. Капуста, морковка, картофель, свёкла остались в грядах. Зайцам раздолье. Их расплодилось очень много.

В семьях двора регулярно варили бульоны из зайчатины. Женщины научились шить из шкурок тёплые зимние варежки, меняли их на табак у некурящих, а табак обменивали на еду.

Охотничьи походы Трезора подсказали ещё один спасительный маршрут: дети с саночками ходили на засыпанные снегом поля и выкапывали картофель, капусту, свёклу. Пусть подмороженные, но продукты.

Во время блокады в этом доме никто не умер. В новогодний вечер 31 декабря детям даже установили ёлку, и на ветках вместе с игрушками висели настоящие шоколадные конфеты, которые выменяли у армейских тыловиков на пойманного Трезором зайца.

Так и пережили блокаду. Уже после Победы, в июне 1945 года Трезор, как обычно, с утра отправился на охоту. А через час пришёл во двор, оставляя за собой кровавый след. Он подорвался на мине. Умный пёс, видимо, что–то почуял, успел отскочить, поэтому не погиб сразу. Умер уже в родном дворе.

Жители дома плакали над ним, как над ушедшим из жизни близким человеком. Похоронили его во дворе, поставили памятник. А когда переезжали в новое жильё – в суматохе забыли о нём.

Тот мужчина попросил строителей:

– Если сможете, не застраивайте могилу Трезора. Посадите на этом месте ель. Пусть у ребятишек–новосёлов зимой будет ёлка. Как тогда, 31 декабря 1941 года. В память о Трезорке.

Жители высотной новостройки уже привыкли, что возле одного из подъездов растёт большая красивая ель. И не многие знают, что она посажена в память о блокадной собаке. Спасшей от смерти шестнадцать ленинградцев.

[Отражение 46191]

Когда ради нее

ОНА сказала: у тебя некрасивое тело. ОН пошел заниматься плаваньем и получил мастера спорта.

ОНА сказала: тебе не хватает мужественности. ОН ушел в армию и вернулся в шрамах и с медалью за отвагу.

ОНА сказала: ты глуповат. ОН закончил университет и аспирантуру, защитил диссертацию и написал книгу.

ОНА сказала: ты не сможешь меня обеспечить. ОН бросил науку, заложил квартиру и открыл свой бизнес, который через два года стал приносить хороший доход.

ОНА сказала: ты офисная крыса. ОН увлекся дайвингом, сноубордом и стритрейсингом.

ОНА сказала: ты жадный. ОН купил ей дом и Феррари.

ОНА сказала: бизнес сделал из тебя черствого, бездушного человека.

ОН продал всё, что у него было, закрыл контору и на все деньги построил приюты для нищих.

ОН пришел к ней — заросший, в старых джинсах, похудевший и голодный, с букетиком незабудок в руке.

ОНА сказала: да что ты маешься?

Ну не люблю я тебя, НЕ ЛЮБЛЮ…

[Крикуша 187919]

1 час назад, Отражение сказал:

Ну не люблю я тебя, НЕ ЛЮБЛЮ…

Как-то у Пушкина все это красивее было.

[Зыш 3929]

46 минут назад, Крикуша сказал:

Как-то у Пушкина все это красивее было.

А мне "Исповедь" А. Вознесенского напомнило ("Ну что тебе надо ещё от меня?"). Конец у него немного другой только, правда, а так:

Смеялась: «Ты ангел?» — я лгал, как змея.
Сказала: «Будь смел» — не вылазил из спален.
Сказала: «Будь первым» — я стал гениален,
ну что тебе надо еще от меня?

[Отражение 46191]

 

Пещера Платона, современная Матрица

В своем труде Государство Платон, стремясь сравнить влияние образования и его отсутствия на человеческую природу, представил аллегорию Пещеры в форме диалога между Главконом, братом Платона, и наставником Сократа. Этот диалог Сократ пересказывает в начале седьмой книги Государства.

Дорогие друзья, насколько реален наш мир?

Являемся ли мы теми, кем себя считаем?

Миф о Пещере — это многослойная аллегория, в которой Платон развивает свою концепцию мира идей.

Подробности:

В глубине подземной пещеры находятся люди, прикованные таким образом, что они могут смотреть только на стену перед собой, не имея возможности повернуть голову назад, вправо или влево.

Позади них горит огонь.

Все, что происходит за их спинами, отбрасывает тени на стену перед ними.

Так как всю свою жизнь они видели только тени, они считают, что эти образы на стене и есть реальность.

Что произойдет, если разорвать цепи?

Если один из узников сумеет освободиться и покинет пещеру, поднявшись на поверхность и увидев мир при солнечном свете, он быстро поймет, в каком заблуждении жил, находясь внутри пещеры.

Он осознает, что его товарищи, оставшиеся в плену, живут в мире иллюзий.

Смысл аллегории Пещеры:

Аллегория Пещеры — это попытка обосновать философское видение Идеального государства.

Сократ объясняет, что философ подобен узнику, который освободился от оков пещеры и теперь понимает, что тени — это не реальность, а лишь ее отражение. Он способен постичь истинную природу вещей, а не сконструированную реальность, в которой пребывают узники.

Пленники пещеры не стремятся к освобождению, потому что не знают, что может быть другая жизнь.

Однако если кому-то удастся освободиться и выйти наружу, сначала его ослепит яркий свет Солнца, и он захочет вернуться назад.

Но если он привыкнет к свету, то увидит Солнце — символ Истины и Блага, — и осознает, что все, что он видел в пещере, было лишь бледной копией реального мира.

Освободившиеся могут захотеть вернуться, чтобы помочь своим товарищам.

Но, оказавшись снова в пещере, они уже не смогут привыкнуть к темноте, а их попытки рассказать правду могут встретить враждебность и недоверие.

Тем не менее, те, кто познал истину, несут ответственность за возвращение и просвещение остальных.

[Отражение 46191]

 

Тревога отнимает силы завтрашнего дня. И делает груз в два раза тяжелее. Это закон. Вот простая история об этом.

Одной женщине надо было полететь в другой город по работе. Первая командировка. И в том городе жили родственники, которые попросили кое-что им привезти.

Это было в эпоху дефицита, женщина в столице жила и могла купить много полезного и нужного для родни. Она и накупила щедро, хорошая и добрая была эта молодая женщина.

Но на самолете она раньше не летала. Вот так случилось. А тут - надо в далекий северный город попасть, да еще два чемодана с собой тащить, больших и тяжелых.

Женщина чемоданы-то собрала, а потом только подумала, как будет нести их? Как в багаж сдавать, а потом получать? Как добираться из аэропорта до города? Родня-то в поселке живет, это потом еще надо ехать. Встретить они не смогут, машины у них нет.

Никаких сотовых телефонов тогда не было. И разных удобных сервисов - тоже...

В общем, долго рассказывать все сложности, которые обдумывала женщина. Она не могла уснуть ни на минуту, все думала и тревожилась. Всякие мысли лезли, опасения...

Воры, грабители, вдруг такси не будет, как тащить чемоданы?.. Она вставала несколько раз и поднимала чемоданы. А потом решила с ними походить по квартире, понять, сколько она может пройти с тяжестью?

Она была мнительная, беспокойная. И до утра тренировалась с чемоданами, не сомкнув глаз. А утром, совершенно измотанная и утомленная, уставшая, отправилась в путь.

Все нормально прошло. Чемоданы таксист помог дотащить до стойки регистрации. Потом тоже она справилась, когда прилетела. И родственники послали ее встретить своего знакомого на машине.

Но она устала ужасно. Невероятно устала. А почему? Потому что тяготу завтрашнего дня начала нести заблаговременно.

Таскать тяжелые чемоданы заранее и придумывать разные препятствия, многих из которых просто не оказалось. Не было. Но и сил не было совершенно.

Это хороший пример тревоги, когда заранее носишь тяготы и страхи будущего, которое еще не наступило. Лучше приберечь силы. Положиться на волю судьбы и на милость Творца. Ну, и принять те меры, которые можно принять.

Сейчас многие носят чемоданы вместо того, чтобы отдохнуть и выспаться. Придет завтра, придут и решения, помощь и информация. А пока отдохнем и сделаем все, что можем. Это правильное поведение...

[Отражение 46191]

Пришли вдвоём. Муж и жена. Первый раз у меня. Я уставшая (5-я консультация), голодная и от этого, почему-то спокойно-невозмутимая.

— Я первый раз у психолога! — говорит раздражённо мужчина. Желваки ходят. Всем видом показывая «Какого чёрта».

— Меня жена уговорила!

— И?

— Что и?!! Сын у нас. У меня. Дебил! — распаляется он.

— Дебил — это психиатрический диагноз, — устало говорю я. — Ваш сын в этом смысле дебил?

Мужчина уже на меня смотрит, как на дебилку. Потом переводит взгляд на жену с немым вопросом: «Ты к кому меня привела, ваще?!!!»

Она съёжилась, сидит на краю стула, глаза отводит. Руки, зажала между коленями.

Он досадливо морщится, поворачивается ко мне, молчит. Я тоже. Не выдерживает. Злится ещё больше.

— Вот вы ж как бы психолог, так? Хм. Ну так объясните мне тогда, что мне с ним делать?

— С кем?

— С сыном!!!!

— А что с ним?

Мужчина округляет глаза, удивляясь моей тупости и неспособности читать мысли. Опять поворачивается к жене с выражением: «Где ты эту дуру нашла?» Но жена опытный боец, сидит не поднимая глаз, и лишь по тому, как бледнеет её лицо, я понимаю — все силы у неё ушли на то, чтобы привести мужа ко мне.

— Он берегов не видит, понимаете. Сопляк. 14 лет, а ведёт себя как, как…

— Как?

— Прихожу домой. После работы. Ботинки посреди коврика стоят. Я ему: «Ты хоть что-нибудь в этой жизни умеешь? Ботинки хотя бы на место поставить». Сто раз говорил ему, ставь ботинки сбоку, так нет, как дебил, ничего не понимает. Всё в жизни легко достаётся. Телефон вот сломал. Не ценит. Не делится ничем со мной. Матери вон хамит. Дома ничего не делает. Все слова, как об стену горох. Ни стыда, ни совести. И вот, как, как себя с ним вести?! Как общий язык найти. Вы ж психолог, ну так посоветуйте!!! Есть у вас рецепт?

— Есть, — отвечаю, нарушая все каноны психологической консультации.

— И решение есть?

— Есть, — обалдеваю от своей наглости ещё больше.

Понимаете, есть алгоритм психологической консультации. Особенно первой. И меня учили, что первая встреча — это сбор информации, определение запроса, налаживание контакта. Ни о какой терапии речи нет. Тем более о каком бы то ни было решении. Что на меня нашло… (((

— Я правильно поняла, что Вы не знаете как разговаривать с сыном и не можете найти с ним общий язык?

— Ну да, сказал же!

— Решение есть, очень простое. Но не знаю справитесь ли вы с ним, — с абсолютно искренним сомнением говорю я.

— Ну? Говорите!

— Это не говорить, это сделать необходимо.

— Чего сделать-то?

— Как имя вашего сына?

— Антон.

И тут я совсем борзею (коллеги меня поймут, о чём я), достаю лист бумаги, маркер пишу на нём «сын Антон, 14 лет», кладу в дальний угол кабинета и предлагаю мужчине представить своего сына, стоящим на этом листе.

— Получилось? — спрашиваю

— Да

— А сейчас медленными шагами подойдите к листу, встаньте на него, войдите в образ сына и станьте им.

С явным сомнением на лице, он делает это. Закрывает глаза.

— А теперь скажите что чувствуете?

— Одиночество страшное. Слёзы в горле. Плакать хочу.

— От чего?

— От обиды. Все дёргают, шпыняют. То не так, это. Жить не хочется. Я как урод какой-то для всех.

— Для кого для всех?

— Ну для всех.

— Для кого?

— Ну, отца.

— А чего бы хотелось от него?

— Чтобы хоть раз похвалил. Спросил как дела. Чтобы не орал. Чтобы… я же тоже мужчина, чтобы гордился мной.

— Сделайте вдох и на выдохе выходите с листа.

Мужчина молча подходит к стулу, садится. Тишина. Женщина вытирает слёзы.

— Я всё понял, — вдруг тихо почти шепотом он. — Всё понял. Я себя так же маленький чувствовал. А от отца одни попрёки. Теперь я так же. Я понял всё. Спасибо.

Глаза у него и у жены зелёные. Ясные. И уши у него какие-то добрые, трогательные…

18 минут всё длилось. Первый раз в моей жизни.

Екатерина Савинова

[Отражение 46191]

30 лет нaзaд, будyчи стyдентом медицинского, летом paбoтaл медбpaтом в детской больнице.

И был тaм у нaс тaкой доктop - Солoвьев.

Пoнaчaлу я о нем ничего не знaл, но сpaзу обpaтил внимaние - КAК пpoизносят его фaмилию все вoкpуг. Не пpосто с увaжением, a с кеким-то блaгоговением, с пpидыхaнием.

И в мoем пpедстaвлении сложился его обpaз эдaкoй глыбы, мaтёpого Человечищa.

Постoянно слышaл фpaзы типa "Сoловьев нaзнaчил", в контексте, что это нaстолько неoспоpимо, что подвеpгaть сомнению - это пpосто еpесь безбожнaя. После тaкой фpaзы любые дискуссии пpекpaщaлись мгновенно. Хотя paзговоp мог идти между педиaтpaми опытными, в возpaсте.

И вот oднaжды, в мою смену, пpивезли экстpенного тяжёлого гpудного pебенкa.

Вся больницa мгнoвенно встaлa буквaльно единым стpоем и pинулaсь в aтaку.

В pеaнимaции сoбpaлись вообще все кто был. Это собсно не тaк много нapоду, всё-тaки бoльницa пpoвинциaльнaя - пapa педиaтpов, две медсестpы и я, студент-пpaктикaнт.

У pебенкa было пpaктически теpминaльное состояние (нa гpaнице жизнь-смеpть). Темпеpaтуpa постоянно пoдходилa к 42°, её сбивaли внутpивенными пpепapaтaми, но эффект был минут нa 5.

Нaпpяжение висело тaкое, что воздух тpещaл, по ощущениям.

Мне пoкaзaлось, что женщины-педиaтpы, все бoльше сoзнaвaя ужaс пpоисходящего, стaли впaдaть в пaнику. По кpaйней меpе их стpaх зaметно нapaстaл.

И тут пpoгpемелa фpaзa: "ВЫЗЫВAЙТЕ СОЛOВЬЕВA!!!" (позoвите Вия!!!).

Кто-то немедленно убежaл звонить. A жил он в дpугом paйоне гоpoдкa. Сотoвых ещё не существовaло, и звoнили ему нa домaшний.

Однaко пoявился он нaстолько быстpо, что у меня случился некoтоpый шoк - a КAК он тaк быстpо смог дoбpaться??? По ощущениям, пpошло минут семь.

И вот тут я нaконец его впеpвые увидел. И это было совсем не то, чего я oжидaл.

A кaк-то сaмо ожидaлось, что сейчaс войдёт эдaкий Лев Толстoй, с кpутым выдaющимся лбoм, с седой шевелюpой, спaдaющей нaзaд и с глубоким пpoнзительным взглядом из-под густых седых бpовей. Поглaдит седую мaссивную бopоду и скaжет что вpоде: "ОХХ-ХО-ХО!"

Но вошёл обычный, слегкa худощaвый молодой дядечкa, сaмой обычной непpимечaтельной внешности. Совсем непохожий нa Легенду. Вот совсем.

A ещё удивило, что oн oкaзaлся моложе тех женщин-педиaтpов, кoтоpые сyдя по всему уже имели совсем дaже немaлую пpaктику. Дa и вообще большой жизненный oпыт.

Он вoшёл быстpо, стpемительно. Нa ходу зaдaвaя коpоткие вопpосы.

Никто не тapaтopил, не истеpил. Все почтительно ждaли Его вопpосов.

Он зaдaл ещё пapу вопpосoв о текущих пapaметpaх и сpaзу нaчaл действовaть.

Дaл yкaзaния готовить то-то и то-то, и зaнялся pебенком.

Я уже не пoмню подpобностей, много лет пpошло, но отлично помню обстaновку и aтмосфеpу пpoисходящего.

В кaкой-то момент меня пoслaли нa дpугой этaж, что-то пpинести - инстpумент или paсходники, вoзможно пpостыни, не помню.

Я мгновенно вылетaю в холл (ну кaк холл...) И вдpуг нaтыкaюсь нa зaплaкaнные встpевоженные глaзa мaтеpи и бaбушки, котоpые цепко впились в меня (две пapы глaз), и пытaются по мне пoнять положение дел.

Я paстеpялся, понимaя, что свoим всклокoченными видом я уже сaм по себе несу некотоpую инфоpмaцию, и нa меня aвтoмaтически лoжится ответственность зa неё.

Быстpо пытaюсь пpинять непpинуждённый вид, быстpым шaгом иду к выхoду, и уже после него сpывaюсь нa спpинтеpский бег.

Хвaтaю то, что велено и несусь обpaтно, слoмя голову.

Подбегaю к двеpи, мгновенно пеpехожу нa шaг, вхожу в хoлл.... И выдaю себя тем, что зaдыхaюсь от бегa по лестницaм.

Вижу нapaстaние ужaсa нa их лицaх... И тут мaмa не выдеpживaет: КAК ОН ТAМ???!!!!

Я теpяюсь ещё больше, пoнимaя, что не имею пpaвa дaвaть любую инфоpмaцию. Нельзя доводить людей до инфapктa... И нельзя излишне обнaдежить.

Пытaюсь что-то буpчaть, в духе "я не влaдею, вpaч скaжет и т.п."

И тут вдpуг понимaю, что тaк нельзя. Повоpaчивaюсь к ним и уже откpыто и спокойно говоpю:

-Вы не пеpеживaйте, Солoвьев пpиехaл.

- A кто это - Соловьев?

Тут я aвтоpитетно пoднимaю пaлец ввеpх, и очень веско пpоизношу :

- ЭТО.... СОЛOВЬЕВ!!!

Они озaдaченно пpитихли, a я с гоpдо поднятой головой, зaшёл в pеaнимaцию. Не, ну кaк pеaнимaцию....в то, что уж было.

В pеaнимaции все было очень четко, быстpо и деловито. Нaпpяжение было нaивысшим, но и собpaнность всех былa нa пpеделе.

Кaждaя секундa моглa включaть в себя двa-тpи действия.

Помню, что я нaбиpaл в шпpиц pелaниум.

Нaстaл мoмент, когдa вся теpaпия пеpестaлa дaвaть эффект. Темпеpaтуpa почти достиглa 42. Нaступaлa теpминaльнaя фaзa.

До гибели pебенкa остaвaлось секунд двaдцaть, поскольку выше 42 нaступили бы необpaтимые изменения (у взpослого этот поpог 41°).

Сoловьев дaёт комaнду: пpостынь в воду быстpо!!!!

Мы хвaтaем пpостынь, суём ее пoд стpую воды, пеpедaём ему. Соловьев обмaтывaет pебенкa. Тут же дaёт комaнду готовить следующую.

Все пpоисходило кaк в пpостpaции, инoгдa было ощущение, что все пpоисходит в кинo.

Пpедельные дозы пpепapaтов уже и тaк были пpевышены, и мы пpосто не знaли - что дaлее пpедпpимет Соловьев.

Мокpые пpoстыни едвa удеpживaли от гpaницы пеpегpевa, но не более.

Соловьев четко и увеpенно дaёт комaнду "физpaствоp! Pелaниум!". Небольшое зaмешaтельство пpеpвaл его голос: "Пpевышaем по жизненным пoкaзaниям"

В медицине есть тaкой стaтус "по жизненным покaзaниям", котоpый ознaчaет, что все сpедствa исчеpпaны и пpименяется действие, котоpое нaнесёт вpед или подвеpгнет опaсности, но если его не пpименить, кaк последнюю нaдежду, то смеpть нaступит неизбежно. Этот стaтус имеет тaк же юpидические знaчение.

Делaем инъекцию, темпеpaтуpa пaдaет, но опять нaчинaет paсти. Делaем инъекцию физpaствоpa, дaлее опять Pелaниум. Темпеpaтуpa зaмиpaет где-то около 41, что уже огpомнaя победa. Ещё физpaствop.

И тут вдpуг из писюнa бьёт бoдpaя стpуя, пpямо фoнтaном. Вся pеaнимaция зaливaется paдостными кpикaми, Сoловьев сияет. Нaчинaю понимaть, что пpоизошло нечто очень вaжное. Пpoизошлa пoбедa.

Почки paботaют, мoзг paботaет, сеpдечко кaчaет. В эту пaузу я не удеpжaлся, вышел к мaме с бaбушкой и, улыбaясь шиpе лицa, сообщил, что мaльчугaн писaть нaчaл.

-A это хоpошо или плoхо????!!!!!

-Это очень хоpошо! Не пеpеживaйте! Соловьев скоpее сaм умpет, чем pебенкa oтпустит!

Зaкaжите гидpостaнцию с достaвкoй.

Ситуaцию ещё кaкие-то вpемя мoнитоpили, но кpизис уже явно шёл нa спaд. Темпеpaтуpa увеpенно шлa вниз. Сoловьев сделaл pяд нaзнaчений и чеpез кaкое-то вpемя уехaл домой.

Чеpез пapу дней я зaшёл к ним в пaлaту (не мoй сектоp). Мaльчугaн миpно и сыто сопел. Мы с мaмочкой взaимно поулыбaлись и я oтклaнялся.

Кaк же я гоpдился нaшей зaдpипaнoй больничкой! Кaк я гоpдился нaшим Соловьевым!!! Нaшим!

Хотя едвa знaл его.

Тому мaльчугaну тепеpь уже зa 30.

Пoмнит ли он? И знaет ли вoобще эту фaмилию - Соловьев?

Сиё мне неведомо. Ведомо только, что буду его всегдa помнить я.

Сoловьев...

Вpaч от Бoгa!

*

Педиатp Евгений Федоpович Солoвьёв, Екатеpинбуpг. Скончaлся 24 aвгустa 2020 годa в возpaсте 75 лет. Пpи этом 46 лет посвятил спaсению человеческих жизней.

[Отражение 46191]

В муравейнике жила маленькая муравейка. Она не была самой сильной, самой быстрой или самой умной, но у нее было одно качество, которое отличало ее от других: она не могла игнорировать страдания других.
Если кто-то уставал и не мог донести зерно до гнезда, она помогала ему. Если кто-то спотыкался и падал, она помогала ему подняться. Если из-за дождя обрушались туннели, она первая начинала их чинить.
Муравьи привыкли к тому, что она всегда была рядом. Они знали, что если они уронят груз, она его поднимет; если они не дойдут до конца прохода, она достроит его; если они устанут, она подставит им свое плечо.
И никто не спрашивал ее: разве она сама не устала?
День за днем она делала не только свою работу, но и чужую. У нее никогда не было времени на отдых, но она убеждала себя: «Еще немного, и все станет лучше». Главное, чтобы другим было легче».
Однажды муравей заметил, что у нее от усталости начинают дрожать ноги. Она не могла так быстро таскать зерно, как раньше. У нее болела спина, а глаза выглядели уставшими от бесконечной нагрузки.
Но она не могла подвести муравейник.
Когда один муравей попросил ее помочь с ношей, она собрала последние силы и согласилась.
Когда второй муравей попросил ее закончить работу, она стиснула зубы и кивнула.
Когда третий муравей сказал: «У тебя всегда есть время, помоги и мне», она снова не отказала.
И тут произошло то, чего она сама не ожидала.
Под тяжестью всех забот, которые она несла, ее ноги подкосились.
Она упала на землю.
Спешащие мимо муравьи даже не заметили, что она больше не двигается.
Сначала никто не обратил внимания на ее отсутствие.
«Я уверен, она скоро вернется», — сказали они.
Но дни шли, и работа становилась все хуже. Никто больше не подбирал упавшие зерна. Никто не подставлял плечо. Никто не помогал с туннелями.
Ситуация в муравейнике становилась все сложнее.
Один за другим муравьи начали понимать: она делала гораздо больше, чем они думали.
Они искали ее, но ее нигде не было видно.
И только один старый муравей, живший на краю муравейника, однажды вздохнул и сказал:
«Она ушла». Она поняла, что никто не ценил ее работу, пока она не исчезла.
«Но почему она нам не сказала?!» — возмутились муравьи.
«Вы когда-нибудь спрашивали ее, как она себя чувствует?»
Муравьи молчали.
Они понимали: они принимали ее помощь как должное.
Она всегда была рядом, всегда поддерживала, всегда вытаскивала их из трудных ситуаций. А когда она сама боролась, никто даже не замечал.
         Мораль:
В каждом обществе есть люди, которые берут на себя заботы других.
Они помогают, поддерживают и работают усерднее всех остальных. Они говорят «да», даже когда устают. Они облегчают жизнь другим людям, но никто не спрашивает, как у них дела.
И однажды, когда их силы иссякнут и они уйдут, только тогда другие поймут, насколько они были важны.
Но будет ли шанс, что они когда-нибудь вернутся?

         Если в вашей жизни есть кто-то такой, не ждите, пока он упадет. Спросите его сейчас: «Тебе тяжело? Могу ли я тебе помочь?»
Однажды этот вопрос может изменить все.

[Отражение 46191]

Бабушка всeгда ставила на подоконник хоть травинку в стаканe, хоть вeточку, хоть луковицу...

И всё росло !...

Она шустро сновала по кухнe, сухонькая, сeдая, успeвая молниeносно нашинковать капусту, наладить квас с пeрeжжённым сухариком, распотрошить курицу...

При этом пела...

Но иногда брала в руки стакан с травинкой и долго смотрeла на нeго...

Когда я спросила, почeму она так любит это дeлать, бабушка просто отвeтила:

"Так я набираюсь силы жить. Вижу цвeток, былинку, зeлёную стрeлку лука... и тянусь, как и они, ухватить свой кусочeк свeта..."

Кусочeк свeта, поднимающий ввeрх хрупкую травинку...

Так устроeна жизнь...

Тянитeсь к свeту...

Всeгда... /Лиля Град/

[Отражение 46191]

Я даю себе слово, что выдержу себя. Не брошу себя, не обижу себя. Не поддамся на свое осуждение и косые взгляды, сомнения и критику, неумение и слабость, недоверие и сравнение.

Нет никого внутри меня, кроме меня, кто бы поддержал меня, успокоил меня и был опорой для меня.

Я даю себе слово, что буду добра к себе, щедра и внимательна. Потому что некому защитить меня от меня. Ибо внутри меня нет никого, кроме меня.

Аглая Датешидзе

[Отражение 46191]

... Много лет назад я говорила с женщиной... без шести лет ей было сто...

Она уходила...

Легко, без обид, и без сожалений...

И дело было не в возрасте, а в умении быть благодарной...

— Умереть, Лиля, я могла очень давно... в первые послевоенные годы...

Оказалась я тогда одна с тремя детьми, да ещё на чужбине...

Все мои погибли, и нам после эвакуации некуда было вернуться, даже дома не осталось...

Жили мы на квартире у такой же побитой войной женщины, в старом бараке...

Спали на нарах, ели что придётся...

Было плохо, но стало ещё хуже, когда артель, в которой я работала, закрылась...

На работу не брали, городок крохотный, я весь обошла, место давали только на швейной фабрике, но и то не сразу, надо было отучиться два месяца...

Денег не осталось... ни на еду, ни за квартиру...

И стала я думать о плохом...

Каждый день просыпалась с мыслью забраться на чердак и повеситься... отчаялась...

Хозяйка заметила моё изменившееся настроение... я ведь смешливая была, несмотря ни на что... кадриль отбивала без гармошки... а тут затихла...

И стала говорить со мной, утешать...

Хотя сама с лебеды на картошку перебивалась с двумя ребятами...

И тут утром открываю однажды дверь, а на крыльце корзина помидоров с огурцами, а рядом, в тряпочку чистую завёрнутые, три буханки хлеба...

Я метнулась к хозяйке...

А она говорит: "Это уж точно не мне, Вер... это тебе"...

Вот с этой корзины я и воспряла...

Поделили мы её поровну, а там и работёнка подоспела, кое-какие деньжонки появились...

Много ещё чего было, но вот той корзины безымянной и хлеба я не забыла никогда... по сей день за неё благодарна... и сама всегда помогала, кому могла... и старалась тихо, чтобы не знали...

Помощь... она — дело негромкое...

Я, слушая её, тоже на всю жизнь запомнила, что помощь не может быть громкой...

Как и всё настоящее...

Лиля Град

[Отражение 46191]

В 1997 г. итальянский режиссёр Роберто Бениньи снял фильм «Жизнь прекрасна» - о судьбе еврея, скрывающего своего 5-летнего сына в нацистском концлагере.

По сюжету, узник объясняет ребёнку: это игра. Следует избегать эсэсовцев, нельзя ныть, жаловаться и просить кушать, тогда он наберёт очки и заработает приз - настоящий танк. Бениньи получил три премии «Оскар», прославившись на весь мир. Однако, считая свою историю вымышленной, режиссёр не догадывался, что такой случай имел место на самом деле.

Янек Шляйфштайн родился 7 марта 1941 г. в еврейском гетто города Сандомир, расположенного на юго-востоке оккупированной Польши. Впервые родителям пришлось спрятать его, когда мальчику был всего годик от роду: узников гетто перевезли в Ченстохову в качестве рабов для фабрики вооружений HASAG. В первый же день эсэсовцы забрали всех детей как «бесполезных для работы» - малышей отослали в Освенцим. Мать Янека успела увести ребёнка в подвал, и там он прожил целых 18 месяцев в полной темноте: свет появлялся лишь тогда, когда спускались родители с едой и свечами. Они приучили мальчика к молчанию - ведь звуки могли привлечь солдат, - а также завели кошку, чтобы та ловила мышей, которые могли покусать Янека.

В сентябре 1943 г. персонал фабрики заменили поляками, а евреев отправили в концлагерь Бухенвальд - тот самый, чьи ворота украшала зловещая надпись «Edem das Seine» - «Каждому своё». Именно тогда Израиль Шляйфштайн сказал своему 2,5-летнему сыну: «Сейчас мы сыграем в интересную игру. Я обещаю тебе вечером три кусочка сахара. Условия такие - ты не будешь плакать, что бы ни случилось». Сахар был громадной ценностью, и едва умеющий говорить Янек тут же согласился. Отец сделал большой мешок с дырками для воздуха, посадил внутрь сына, накрыв сверху одеждой, и забросил «сумку» на плечи.

В Бухенвальде семью разлучили, - рассказывает исследователь Второй мировой войны Тадеуш Каминьский. - Мать Янека увезли в другой концлагерь - Берген-Бельзен, а стариков и детей, прибывших из других гетто, расстреляли тут же у поезда, на глазах у заключённых. Комендант лагеря, штандартенфюрер СС Герман Пистер заявил: «Нам нужны работники, а не дармоеды». Израиль Шляйф­штайн тайком пронёс сына в барак, где встал вопрос: что делать дальше? Два немца-коммуниста помогли спрятать мальчика. Малышу отдавали кусочки хлеба из скудной лагерной пайки, тайком приносили дождевую воду. Один из узников выточил из дерева игрушку - крохотную лошадку. Ребёнок всегда разговаривал только шёпотом и никогда не плакал. «Нужно, чтобы плохие дяди не нашли тебя, - объяснял отец. - Иначе они увезут нас к злой колдунье».

…В итоге эта деревянная игрушка сослужила плохую службу: лошадку обнаружил во время осмотра барака охранник, 30-летний роттенфюрер СС. Он подверг помещение обыску и наткнулся на тайник, где скрывался малыш. И тут произошло реальное чудо - у эсэсовца был сын возраста Янека, и ему понравился крохотный, неулыбчивый мальчик. Роттенфюрер не стал докладывать коменданту о своей находке, а оставил ребёнка в бараке, назвав «талисманом Бухенвальда». Более того, распорядился пошить ему «дет­скую» лагерную робу. Маленького узника отныне вызывали на утреннюю поверку, чтобы тот рапортовал в конце: «Все заключённые подсчитаны!» Однако, когда в барак являлись высокопоставленные офицеры СС, ребёнка снова помещали в тайник: все дети в Бухенвальде подлежали уничтожению.

Как-то раз (уже в феврале 1945 г.) Янек случайно остался без присмотра, вышел поиграть во двор и попался на глаза заместителю начальника лагеря. Тот пришёл в бешенство, приказав «переместить мелкого еврея туда, где ему самое место»…

Мальчика схватили, чтобы увести в газовую камеру, но его отец вымолил пару суток для прощания с малышом, обещав взамен изготовить для эсэсовца (страстного любителя лошадей) красивое седло. И вновь счастливое совпадение - через два дня нациста отправили на Восточный фронт. Израиль Шляйфштайн, поблагодарив Бога за удачу, спрятал сына в лагерной больнице, где ребёнка и скрывали до 11 апреля 1945 г., когда заключённые Бухенвальда подняли восстание, захватив в плен охрану СС.

Как говорится, Янек Шляйфштайн «родился в рубашке». Ведь для малыша шанс выжить среди эсэсовских убийц был минимален - всё равно что уцелеть в стае голодных волков. После войны выяснилось, что мать мальчика спаслась - её нашли в Дахау. Восстановив здоровье, в 1948 г. вся семья выехала в Америку: их случай стал известен после фильма Бениньи, когда в госархиве США была обнаружена история Янека. Дав единственное интервью журналистам, самый маленький узник Бухенвальда устранился от общения с прессой. Ему тяжело вспоминать подробности.

…74-летний (ред. 80-летний) Янек Шляйф­штайн и сейчас живёт в Нью-Йорке. Он рассказал, что всю жизнь спит с включённым светом, ибо боится темноты: сказалось пребывание в подвалах Ченстоховы и тёмных углах барака. В 1947 г. 6-летний узник концлагеря стал самым юным свидетелем на судебном процессе против охранников Бухенвальда, опознав четырёх эсэсовцев, наиболее жестоко обращавшихся с заключёнными. По итогам этого процесса 22 сотрудника охраны были приговорены к повешению, 11 из них казнены, а комендант Бухенвальда Герман Пистер, ожидая казни, умер от инфаркта в тюремной камере.

Получается, на белом свете существует не только сказочное везение, но также и справедливость…

Кстати, вместе с Янеком в разных бараках Бухенвальда скрывались как минимум двадцать детей в возрасте до 10 лет - почти всем удалось дожить до конца войны. В их числе - четырёхлетний Стефан Цвейг, родившийся в краковском гетто и отправленный в Бухенвальд в 1944 г. Его спрятали в тифозном отделении больницы, куда эсэсовцы не заглядывали из боязни инфекции. Находясь среди больных сыпным тифом, в условиях полной антисанитарии, ребёнок успешно избежал заразы, дожив до освобождения лагеря.

Георгий Зотов