Отражение

Paньше миром управляли умные. Это было жecтоко. Умные заставляли тупых учиться. Tyпым было тяжело. Teперь миром управляют тупые. Это честно, потому что тупых гораздо больше. Teпepь умные учатся говорить так, чтоб тупым было понятно. Если тупой что-то не понял - это проблема умного. Paньше страдали тупые. Теперь стpaдают умные. Стpaданий стало меньше, потому что умных становится всё меньше и меньше. М. М. Жванецкий

Никаких гвоздей. Никаких шурупов. Только безупречное мастерство. Это традиционное соединение «бабочка», используемое веками, особенно в японской деревообработке, для соединения деревянных деталей без гвоздей и клея. «Толстый как кирпич»: гениальность скульптурной кирпичной кладки Родни Харриса

Сироты с «Титаника»: история двух неопознанных малышей, спасшихся с корабля в шлюпке. Их прозвали «сиротами с «Титаника». Никто не знал, кто эти два маленьких мальчика. Старшему было три, младшему два и они не говорили на английском. Только на французском, и то трудно было разобрать их лепет. Отец передал детей сердобольной девушке в последней шлюпке, а сам остался на тонущем корабле. Газеты наперебой писали про ребят и публиковали фотографии мальчиков, надеясь, что удастся выяснить, кто же они. Жизнь интереснее любого романа и создает такие сюжеты, которые не придумать всем сценаристам мира. Малышей прозвали «Луи» и «Лола», однако эти имена были всего лишь догадкой. На самом деле их звали Мишель и Эдмон. Путешествовали они со своим отцом, 32-летним портным Михаем Навратилем. Словак родом, в 1902 году Михай перебрался в Ниццу, стал Мишелем и женился на итальянке Марчелле. Увы, в 1912 году дали трещину и брак, и портновский бизнес. Мишель и Марчелла развелись, детей оставили матери. Отец уговорил бывшую супругу позволить мальчикам провести с ним Пасху и… увез с собой в Англию. Ему грозило банкротство, и Мишель решил, что стоит попытать удачи в Америке. Билеты на «Титаник» он купил на фамилию друга, так что на борт поднялись пассажиры второго класса Луи Хоффман и его сыновья Луи-младший (Мишель) и Лото (Эдмон). Старший брат неплохо помнит путешествие (ему было уже почти четыре). Мальчику очень всё нравилось. Отец постоянно играл с сыновьями на палубе, и лишь разок отошел перекинуться в карты с другими пассажирами, попросив юную швейцарку присмотреть за детьми. Когда пришла беда, Михай сохранял спокойствие и не дал запаниковать братьям. Он тепло одел детей и передал их в шлюпку D, куда через оцепление матросов пускали только женщин и детей. Маленький Мишель запомнил, что последние слова отца были про Марчеллу. Мол, когда мать их найдет, передай, что я всегда любил её и был уверен, что семья воссоединится в Америке. Трогательно, но поступок его, как мне кажется, все равно не оправдывает, ведь женщина места себе не находила. В шлюпке Мишель и Эдмон почти сразу заснули. Их взяла под опеку 24-летняя пассажирка первого класса, неплохо знавшая французский. Поскольку дети были маленькие, их не смогли опознать и прозвали «сиротами с «Титаника». К счастью, о детях написали газеты всего мира, и мама увидела новость. Билет в Америку Марчелле бесплатно выдала крупная судоходная компания. Так что у истории, можно сказать, счастливый конец. Семья вернулась во Францию. Эдмон выучился на строителя, но подорвал здоровье в годы Второй мировой и его не стало в 43. Старший же брат – Мишель – преподавал философию в университете и прожил до 92-х.

Мы возненавидели её сразу, как только она переступила порог нашего дома. Кудрявая, высокая, худая. Кофточка у неё была ничего, но руки от маминых отличались. Пальцы были короче и толще. Их она держала замком. А ноги у неё были худее маминых. А ступни длиннее. Мы сидели с братом Валеркой, ему семь, мне девять, и метали в неё молнии. Длинная Миля она с километр, а не Мила никакая! Папа заметил пренебрежение с нашей стороны и цыкнул: – Ведите себя прилично! Что вы как невоспитанные? – А она к нам надолго? – капризно спросил Валерка. Ему такое можно было говорить. Он маленький и он мальчик. – Навсегда, – ответил папа. Было слышно, что он начал раздражаться. А если он выйдет из себя, нам не поздоровится. Лучше уж его не злить. Через час Мила собралась идти домой. Обулась. И когда выходила, Валерка исхитрился сделать ей подножку. Она чуть не улетела в подъезд. Папа заволновался: – Что, что такое случилось? – Да споткнулась о другую обувь, – сказала она, не глядя на Валерку. – Всё набросано. Я уберу! – с готовностью пообещал он. И мы поняли. Он её любит. Нам не удалось исключить её из жизни, как ни пытались. Один раз, когда Мила была с нами дома без папы, она, на очередное отвратительное поведение, сообщила нам ровным голосом: – Мама ваша умерла. Так, к сожалению, бывает. Она сейчас сидит на небушке и всё видит. Думаю, ей не нравится ваше поведение. Она понимает, что это вы из вредности так себя ведете. Вы так её память охраняете. Мы насторожились. – Валера, Ксюша, вы же хорошие ребятишки! Разве так память о маме надо охранять? Поступками и делами хорош человек. Я не могу поверить, что вы постоянно такие колючие, как ёжики! Постепенно такими разговорами она отбила в нас желание проявлять плохие черты. Один раз я помогла ей разложить продукты из магазина. Как же Мила меня хвалила! По спине погладила. Да, пальцы не мамины, но, всё равно, было приятно… Валерка заревновал. Тоже вымытые кружки на полке расставил. Мила и его похвалила. А потом ещё вечером папе громко, с восторгом рассказала, какие мы помощники. Он был рад. Её чужеродность долго не давала нам расслабиться. Хотелось уже впустить её в душу, но не удавалось. Не мама, и всё! Через год мы уже забыли, как жили без неё. А после одного случая и вовсе влюбились в Милу без памяти, как наш папа. … Валерке в седьмом классе приходилось несладко. Его, тихого и замкнутого, обижал один парнишка – Ванька Храмцов. Он был такого же роста, как Валерка, только наглее. Он конкурировал с Валеркой просто потому, что избрал его для этого. Семья Храмцова была полной, Ванька чувствовал защиту отца. Тот ему в открытую говорил: «Ты же мужик, бей всех. Не жди, пока они тебя плющить начнут». Вот и избрал Храмцов Валерку удобной мишенью. Тот приходил домой и ничего мне, родной сестре, не говорил. Ждал, когда всё само рассосется. А такие вещи сами наладиться не могут. Обидчики наглеют от безнаказанности жертвы. Храмцов уже в открытую бил Валерку. Сколько проходил мимо, столько и ударял в плечо. Мне удалось вытрясти все эти сведения из Валерки с великим трудом, когда увидела синяки на плечах. Он считал, что мужчины не должны переваливать проблемы на сестёр, пусть и старших. Не знали мы, что под дверью стоит Мила и внимательно слушает наш разговор. Валерка упросил меня ничего папе не говорить, иначе хуже будет. Также, он умолял, чтобы я не шла прямо сейчас расцарапывать Ваньке морду! А мне так хотелось! Я за брата убить могу! Папу в курс дела вводить тоже было нежелательно. Он сцепится с отцом Храмцова, а там и до тюрьмы недалеко... Завтра была пятница. Мила под видом похода в магазин проводила нас в школу, и тайком попросила показать Храмцова. Я показала. А пусть знает, козёл! А дальше было феерично. Начался у Валерки урок русского языка. Мила приветливо заглянула в класс, вся такая с причёсочкой и маникюром, и приятным голоском попросила Ваню Храмцова выйти из кабинета, потому что у неё к нему дело. Учительница разрешила, ничего не заподозрив. Пацан тоже спокойно вышел, приняв Милу за нового организатора. Ванька должен был получить гвоздики на весь класс для возложения солдатам-героям. Мила взяла его за грудки, оторвала от земли и прошипела: – Тебе чего от моего сына надо? – От к-ка-какого сына? – опешил он. – От Валеры Рябинина!! – Н-н-ничего… – Вот и я хочу, чтобы ничего! Потому что, если ты ещё раз тронешь моего сына, приблизишься к нему или глянешь не тем взором, я тебя урою, гад! – Тётенька, отпустите, – тонко запищал Храмцов. – Я больше не буду! – Пшёл отсюда! – поставила его на место женщина. – И попробуй что-то вякнуть про меня. Я твоего отца в тюрьму посажу за воспитание малолетнего преступника! Понял? Учительнице скажешь, что я твоя соседка, ключ просила! А после уроков ты извинишься перед Валерой! Я сама прослежу... Тот шмыгнул в кабинет, поправляя форму. Проблеял про соседку. ...Больше он на Валеру плохо не смотрел. Он на него вообще никак не смотрел, потому что стал избегать! Извинился в тот же день. Коротко, рублено, весь дергаясь, но извинился. – Папе не говорите, – попросила нас Мила. Но мы не выдержали, всё рассказали. Он был восхищён. В какой-то момент она и меня на путь истинный наставила. Я влюбилась в шестнадцать лет той дурной любовью, в которой гормоны затмевают разум и хочется запретного. Вспоминать стыдно! Ладно, расскажу. Я связалась с безработным и вечно пьяным пианистом, абсолютно не замечая очевидного. Он плёл моим неискушённым ушам что-то про то, что я его муза, а я плавилась в его руках, как воск. Это был первый опыт общения с мужчиной. Так вот, мама сходила к этому пианисту и задала два вопроса: «Трезвеет ли он хоть иногда и на что мы собираемся жить?» При наличии устойчивого жизненного плана она обещала рассмотреть возможность развития нашей любви. Естественно, если пианист возьмет мое обеспечение на себя. Потому что, одной прокуренной жилплощади было мало для подтверждения серьёзных намерений. Он был младше Милы на пять лет, а меня старше на двадцать пять. Она с ним не церемонилась. Ответы пианиста я приводить здесь не буду, но так стыдно перед мамой мне никогда не было. Особенно, когда она сказала мне: «Я думала, ты умнее». На этом моя любовная история закончилась, как-то гадко и некрасиво. Но до тюрьмы (ни у пианиста, ни у папы) не дошло. Вовремя Мила вмешалась... С тех пор прошло много лет. У нас с Валеркой семьи, в которых есть главные ценности: любовь, уважение, небезразличие, если твой близкий человек неправ, заблуждается. И привиты они Милой. Женщины, которая сделала бы для нас с братом больше, нет в этом мире. Папа с ней счастлив, ухожен и любим. Когда-то у неё произошла семейная трагедия. Мы с Валеркой и знать не знали! Папа не посвящал нас. ...Мила полюбила нашего папу и ушла от мужа. Был у неё раньше сын, но он погиб по вине мужа. Она не смогла ему этого простить. Нам хочется верить, что мы немного приглушили Миле боль. В любом случае, её огромная роль в нашем воспитании никогда и никем не преуменьшалась. Вокруг неё всегда собирается вся наша семья. Не знаем уж, как Миле угодить, какие тапочки на её ножки надеть. Ценим её и бережём. Потому что, настоящие мамы, даже при наличии препятствий, в виде чьей-то недоброй ноги, никогда не спотыкаются.

Конкурс двойников принцессы Дианы в Вашингтоне, округ Колумбия. Победителем стала Мэрилин Мюррей (номер 18 справа). Джон и Йоко ждут, пока горничная заправит постель, чтобы продолжить протест против системы. Типпи Хедрен со своей кошкой на кухне своего дома в Лос-Анджелесе. (1982) Софи Лорен на Венецианском кинофестивале. 1955 Энн-Маргрет и Элвис Пресли на съёмках фильма «Да здравствует Лас-Вегас!» 1964

Израильский врач -один из гениальных специалистов в истории, оперирует детей в утробе матери: спасение на грани фантастики.!!! Доктор Юваль Гиалчински является единственным хирургом на Ближнем востоке, который специализируется на операциях еще не рожденных детей в утробе матери. Д-р Гиалчински лечит пороки развития плода прямо в матке матери. Операции на сердце, легких и позвоночнике нерожденных детей требуют ювелирной точности и служат единственной заменой аборту. Однажды на прием к доктору пришла женщина на 22 неделе беременности. У ее плода обнаружили смертельно опасную анемию, вызванную инфекцией или иммунным конфликтом. В наши дни для постановки диагноза анемии плода не надо брать его кровь на анализ из пуповины – это видно на УЗИ. Лечат проблему переливанием донорской крови - один раз в 2-3 недели. Кровь вливают в пуповину, брюшную полость или прямо в сердце, предварительно усыпив плод анестетиком, вводимым в ножку тончайшей иглой. Это ювелирная процедура, которую умеют проводить лишь несколько врачей в мире. Но для д-ра Гиалчински она вполне обычна. Однако не так было с данной пациенткой. Из-за срока беременности пуповина оказалась слишком тонкой, и пришлось вводить кровь прямо в сердце плода. Во время переливания оно вдруг остановилось. У доктора оставались считанные минуты на его запуск - после этого наступили бы необратимые изменения мозга. Он начал закрытый массаж сердца излучателем от прибора УЗИ, а затем шприцем ввел адреналин прямо в сердце плода - и оно заработало. В другом случае в грудной полости плода росла большая опухоль, не дававшая легким расправиться. Обратив внимание, что опухоль получает кровь по единственному сосуду, доктор ввел в него иглу и заварил изнутри. Через 2 недели лишенная кровоснабжения опухоль рассосалась, и развитие легких возобновилось без помех. После рождения в организме малыша не нашли даже следов опухоли, которая чуть его не убила. В это невозможно поверить, если не видеть своими глазами уникальную работу хирурга, который исправляет врожденные дефекты плода прямо в матке беременной женщины спасая будущих детей от инвалидности и смерти. За тихим голосом и скромным обликом израильского врача скрывается профессионал высочайшей квалификации, готовый бороться до конца за жизнь своих крошечных пациентов. «НЕЛЬЗЯ ОТКАЗЫВАТЬ В ПОМОЩИ БОЛЬНОМУ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ОН ЕЩЕ НЕ РОДИЛСЯ». @Д-р Юваль Гиалчински

Великий Пушкин. Что делал Пушкин, пока умирал? Он истекал кровью на диване в кабинете, но за двое суток агонии — не перестал быть Пушкиным. 1. Утешил жену Первое, что сказал Наталье Николаевне, когда её ввели в комнату: «Не бойся, ты не виновата». Потом попросил врачей скрывать от неё правду — чтобы не пугать напрасно. 2. Раздал долги Продиктовал Данзасу список кредиторов — до копейки. Всё запомнил, ничего не забыл. 3. Заступился за секунданта Отправил императору просьбу о помиловании Данзаса: «Я один виноват». Николай I — простил. 4. Простил убийцу Перед смертью строго наказал друзьям: «Не мстить за меня». 5. Благословил детей Велел привести сына и дочерей. Перекрестил каждого. 6. Попросил мочёной морошки Последняя прихоть — несколько ягод в ложке. Съел, улыбнулся: «Теперь мне легче». 7. Умер по-христиански Причастился. Простил всех. Царь прислал записку: «Старайся умереть христианином» — он и старался. 8. Обманул смерть на 15 минут Когда лицо его вдруг просветлело, Наталья выбежала к врачам: «Он будет жить!». Он уже не мог — но дал ей эту минуту надежды. Он не метался, не проклинал судьбу. Он — составлял списки, диктовал письма, благословлял детей. Уходил, как жил: стремительно, точно, без суеты. Последние слова? «Кончено…» — когда его перевернули на бок. (И даже это — гениально)

Использованная «подруга» императрицы Анна Александровна Вырубова, урождённая Танеева, которую принято вспоминать как самую преданную фрейлину императрицы Александры Фёдоровны, нередко представляется в роли доверенной подруги и «почти члена семьи» Николая II. Однако за этой красивой историей дружбы кроются подробности, вызывающие сомнения в том, насколько счастливо и бескорыстно Анна служила при дворе. Историки и мемуаристы указывают, что ей фактически не назначалось жалованье как фрейлине, а покровительство со стороны императрицы Александры зачастую носило характер «использования». Сама Анна в своих воспоминаниях, порой описывает моменты, когда искренняя привязанность к венценосной особе граничила с утратой личной свободы и необходимости подчиняться воле императрицы. Анна родилась в 1884 году, принадлежала к дворянской семье, с детства вращалась в кругах, близких ко двору. Юная Анна прославилась в обществе простодушным нравом и довольно религиозными взглядами. Её знакомство с Александрой Фёдоровной состоялось ещё до официального получения «должности» фрейлины, а сама императрица, восхищаясь покорностью и «чистотой» этой девушки, взяла Анну под своё крыло. По сути, императрица увидела в ней незаменимую помощницу, которая не станет интриговать и жаловаться. Когда Анне предложили место фрейлины, стандартные формальности, в том числе назначение денежного содержания, были словно отодвинуты на задний план: для Александры Фёдоровны основной идеей было «личное присутствие» Анны при дворе, а финансы считались мелочью. Существует несколько писем и служебных бумаг, в которых фигурирует вопрос жалованья для Анны, но императрица не спешила утверждать эти распоряжения, намекая, что «Анютины услуги бесценны» и «подобные вещи совершаются во славу Бога и Государя». Такой подход оставлял Анну почти без денег. Да и должность фрейлины императрицы оказалась не из лёгких. По желанию Государыни главной моей обязанностью было проводить время с больной фрейлиной, княжной Орбельяни, которая страдала прогрессивным параличом. Вследствие болезни характер у нее был очень тяжелый.Остальные придворные дамы также не отличались любезностью, я страдала от их частых насмешек, — особенно они потешались над моим французским языком, и я должна сознаться, что говорила я тогда очень дурно по-французски. Многие бытовые вопросы Анне приходилось решать самой или же полагаться на «подачки» — к примеру, подаренные Александрой Фёдоровной украшения или платья. По сути, такую форму «жалованья» трудно назвать официальной, а зависимость Анны от настроения императрицы становилась всё более сильной. Многих фрейлин при дворе обвиняли в интригах и стремлении получить политическое влияние. Вырубова же, напротив, слыла простоватой, искренней душой, и именно это нравилось императрице. Более того, в своих воспоминаниях она сама упоминала, что в политике была не сильна. Александра Фёдоровна, довольно замкнутая и, как отмечали, мучимая страхами за здоровье семьи, искала среди дворцовых дам ту, что безоговорочно поддержит её. Анна такой поддержкой стала, причём до степени, поражавшей окружающих: она была рядом с царской четой и во время прогулок, и во время частных молебнов. Александра Фёдоровна фактически пользовалась Анной, не заботясь о том, чтобы обеспечить подруге достойные условия жизни или хотя бы признать публично её статус. Критики же добавляют: императрица продолжительное время внушала Анне мысль, что подобная «самоотверженность» — высшая честь, заменяющая ей и жалованье, и признание. Когда Вырубова попыталась прояснить вопрос о хоть каком-то финансовом обеспечении, вокруг темы разразился тихий скандал. В дворцовых кругах ходили слухи, что Государыня недоумевает, как Анна смеет просить о деньгах, когда ей позволено быть в самом сердце семейных тайн. В семейном кругу часто говорили о том, что мне пора выйти замуж, но никто из молодежи, которая бывала у нас, не пленял моего воображения. Среди других часто бывал у нас морской офицер Александр Вырубов. В декабре он сделал мне предложение письмом из деревни, которое меня сильно взволновало и смутило. Приехав в Петербург, он стал ежедневно бывать у нас и терзал меня, умоляя скорее дать ему согласие. За одним из завтраков в феврале 1907 года, когда он пришел сказать, что нашел себе службу, меня поздравили его невестой. Затем был бал, на котором была объявлена наша помолвка. Этот брак закончился разводом и травмами для Анны. Муж оказался психически неуравновешенным. Помню, как во время одного из припадков я позвонила вечером Государыне, напуганная его видом. Императрица, к моему удивлению, пришла сейчас же пешком из дворца, накинув пальто сверх открытого платья и бриллиантов, и просидела со мной целый час, пока я не успокоилась. После расставания Анна оказалась в зависимости ещё сильнее: ведь личной семьи у неё не сложилось, да и финансовая самостоятельность была сомнительной. Но Александра Фёдоровна большого участия в этом вопросе своей подруги не проявила. Анна жила в крошечном доме в Царском Селе, который она сняла с мужем. Помещение было очень холодное, так как не было фундамента и зимой дуло с пола. Государыня подарила ей к свадьбе 6 стульев, с ее собственной вышивкой, акварели и прелестный чайный стол. Когда Их Величества приезжали вечером к чаю, Государыня привозила в кармане фрукты и конфеты, Государь «черри-бренди». Мы тогда сидели с ногами на стульях, чтобы не мерзли ноги. Их Величества забавляла простая обстановка. Анна не упрекала императрицу за скупость. Напротив, её мемуары пропитаны восхищением Александры Фёдоровны. Анна ясно давала понять: государыня — бережливая женщина, а вот государь слушал отчёты о финансах с некой ленцой, и просил всё снова и снова выдать большие суммы для великих князей. Но, судя по комментариям Анны, её отец жил примерно также: лишнего не просил, слуг не нанимал. Помню, как брат Государыни, Великий Герцог Гессенский, говорил Государыне, чтобы мне дали официальное место при Дворе: тогда-де разговоры умолкнут и мне будет легче. Но Государыня отказала, говоря: «Неужели Императрица Всероссийская не имеет права иметь друга! Единственные деньги, которые я имела, были те 100000 рублей, которые я получила за увечье от железной дороги. На них я соорудила лазарет. Все думали, что я богата, и каких слез стоило мне отказывать в просьбе о денежной помощи — никто не верил, что у меня ничего нет.» После революции 1917 года судьба Анны Вырубовой изменилась в худшую сторону. Её арестовали, допрашивали о связях с Распутиным, обвиняли во всевозможных «пороках» дома Романовых. На следствиях, по воспоминаниям очевидцев, Анна неизменно стояла на том, что «была ничтожной служанкой», которую лишь допускали к телу императрицы. Впоследствии, эмигрировав, Анна оставила объёмные мемуары, где пыталась осветить события дворцовой жизни с точки зрения верного человека: вся её картина проникнута восхвалением Александры Фёдоровны, жалостью к Николаю II и его детям. Однако читая её мемуары можно заметить, насколько трудна была участь самой Вырубовой. Вроде бы она не жаловалась, но здесь и там проскальзывает, что она никуда не могла отлучиться без разрешения императрицы, что за каждую мелочь отвечала как за государственное преступление. Уже во время пребывания Анны в Финляндии, ей задали вопрос, не обижалась ли она, что так и не имела официальной фрейлинской ставки или пенсии от двора. Она будто бы тихо улыбнулась и ответила: «Её Величество даровала мне самое ценное — близость к Их Высочествам. Думаю, этот дар важнее всякого жалованья». В итоге эту же лояльность судьба не вознаградила особым счастьем. Сама Анна пережила революцию, репрессии, эмиграцию, писала эти самые мемуары, спасаясь уже далёкой ностальгией по обожаемой Государыни. Поэтому, называя Анну Вырубову «самой верной фрейлиной» или «ближайшей подругой императрицы», нельзя забывать, что цена за эту близость оказалась высокой. В эмиграции в 1923 году Анна приняла постриг с именем Марии. Анна Вырубова умерла в Хельсинки в 1964 году в возрасте 80 лет.

1943 – Освенцим, Польша Хенек, скрипач, был вынужден вступить в лагерный оркестр. Его роль: играть музыку, пока других заключенных вели в газовые камеры. Он играл «Серенаду Шуберта» со слезами на глазах, смычок дрожал в его руке. Одна девушка повернулась и прошептала: «Ваша музыка – последнее, что я услышу. Спасибо». Хенек пережил войну. Он больше никогда не прикасался к скрипке.

Мой старший сын решил не искать в жизни легких путей, хлебнул околоплодной жидкости, пока рождался, и моментально оказался в детской реанимации на искусственной вентиляции легких, где провёл десять дней, а затем ещё пару недель в специальной колбе, чтобы добрать необходимый вес. За это время моя жена на нервной почве потеряла около десятка килограмм и уверенность в себе. Врачи в реанимации были опытными, профессионально деформированными циниками, на вопросы отвечали уклончиво, намекая, что жена ещё молодая и вполне может забеременеть ещё разок с более удачным исходом. Это не внушало оптимизма, но дело своё они знали и ребёнка вернули в полном порядке, к радости нас и всех родственников, которые немедленно собрались по этому поводу. Нашу однокомнатную квартиру заполнили бабушки, дедушки и даже пара прабабушек. Последовали подобающие случаю подарки, многочисленные советы по уходу за детьми, вперемешку с обещаниями явиться в случае нужды на помощь по первому зову. Через какое-то время стало казаться, что у нас не бабушки с дедушками, а сплошные Василисы Премудрые, Коньки-Горбунки и прочие Марьи-Искусницы. Наступил вечер, нужно было купать ребёнка перед сном, все вдруг сразу решили нам не мешать, засобирались по домам и моментально исчезли. Мы с женой остались вдвоём. Она посмотрела на меня и твёрдо сказала, что она купать его не будет, так как ей страшно. Видимо, она решила, что раз она первая сказала, что ей страшно, то мне, соответственно, не страшно и я с легкостью справлюсь с этой задачей. Отличный план. Я в надежде оглянулся по сторонам, но никого, кроме двух своих собак, не увидел, а они сразу дали понять, чтобы я на них не рассчитывал. Выбора не было, и я взялся за дело. Пока я соображал, как взять младенца на руки, чтобы у него не отвалилась голова, жена приготовила детскую ванночку с пенкой и смотрела на меня с видом человека, исполнившего свой долг. Тем временем мне удалось приподнять его над кроваткой горизонтально, и мы осторожно отправились в ванную. Я был похож на сапера с миной в руках. Я медленно склонился над ванночкой, поясницу свело от напряжения, я обливался потом и думал только о том, как глубоко нужно опускать его в воду и сколько времени там держать. Жена и собаки с интересом наблюдали за моими действиями, не проявляя ни малейших признаков беспокойства. Я решил, что, наверное, уже достаточно, и прохрипел сквозь сжатые зубы, чтобы они переставали глазеть и тащили полотенце. В общем, всё прошло удачно. Правда, я ещё около часа не мог разогнуться, тряслись руки и глаз дёргался, но потом всё прошло. Я смотрел на свежевымытого ребенка, спокойно спящего в кроватке, и с ужасом думал, что завтра придётся делать всё то же самое. Мда. Прошлым летом этот ребёнок вернулся с рыбалки. От него несло тиной и пивом. Мы с женой спросили: где рыба? Он глупо захихикал и ответил, что не клевало. Ну хоть помоется сам. Лев Соболь

Cначала ты poждаешься и тебе все равно. Попа сухая и отлично! Складки симметричные, мама рядом – замечательно! И ты сама по себе лежишь, развиваешься и пахнешь молоком и какой-то вкусняшкой. Лежишь и растешь. Корней нет, а все равно растешь. В длину, в ширину и даже мозг. А все вокруг в постоянном восхищении и умилении. Ты – центр. Нет никого, кто лучше тебя, и кого лучше ты. Тeбе всё равно. Ты – центр и ты в центре. Ты ни с кем себя не сравниваешь, ни с кем не соперничаешь, ни из-за чего не переживаешь. Ну разве что, о сухости попы и о маме. Ты просто есть и это счастье. Ты нe думаешь, что о тебе подумают, что скажут, как посмотрят. Ты естественна до кончиков ресниц. Сама непосредственность и раскованность. Сама чистота. Чище не бывает. Чище только Бoг. Проходит время… Ты растешь. Еще больше! И в длину, и в ширину, и даже мозг. Тебя отдают в садик. А там Машка, Петька и Кирилл. И даже Захар и Василиса. А! И Милана! Без Миланы сейчас садик не садик, а так… флешмоб Насть и Сонь. Но не суть. Так вот, оказавшись в садике, ты тоже сначала ничего не понимаешь. Какие-то люди… режим… запеканка… Иногда утренники и тебе говорят: «Пой!» И ты поешь. Стараешься! Немножко стесняешься. И cтрашно. Особого удовольствия нет, но сказали «пой!» А ты послушная. Ты уже научилась быть послушной, тебе уже не все равно. И попа давно сухая. И мама на работе. И пахнет убежавшим молоком. Пoешь. А хотела рисовать. Еще, в садике, ты понимаешь, что есть школа. И начинаешь очень-очень туда хотеть! Как будто это нe школа, а Диснейленд. Ты еще ничего не понимаешь, но уже хочешь. Потому что веришь. Ты еще очень доверчивая. Тебе рассказывают, и ты веришь. Всему! Что Земля круглая, вода мокрая, люди хорошие, а школа – это прекрасно. Только взрослые туда ходят! И тебе начинает жутко хотеться стать взрослой, но ты еще не понимаешь, что это – быть взрослой. Просто все говорят, что это здорово, и ты веришь. И бац – первый звонок. Ты в банте и в мурашках. И в животе щекотно. Еще вечером защекотало… и всю ночь, и утро… и вот сейчас особенно сильно. Ты очень красивая и страшно взрослая. Нервничаешь немножко и бант торчком. Все строятся на линейку и из толпы торчат гладиолусы и старшеклассники. Первоклашек не видно, но воздух пропитан их нервной радостью и дождем. Это их день сегодня. Это они сегодня стали взрослыми. Ты стоишь и вдруг страшно хочется домой. Но нельзя. Бант же! И гладиолусы… Впереди много лет, когда ты будешь страшно гордиться, тем, что школьница. Особенно, если пионерка! Идешь и куртка нараспашку. Чтобы все видели! Ты в форме! И с галстуком! И сопли на морозе замерзли… Но это не важно совсем. Ты же взрослая! Еще самый главный отличительный признак взрослого – отсутствие шапки. Ты так думаешь. И снимаешь ее, как только завернешь за угол. Тут же! С позором сдергиваешь и подставляешь макушку ледяному ветру и мокрому снегу. А галстук развевается и красиво оттеняет синие губы. И все смотрят на тебя и думают: «Дура какая же взрослая! Лет 16, не меньше!» Где-то с 9-го класса, ты начинаешь мечтать повзрослеть еще больше – стать студенткой! Тебе кажется, что ну куда уже взрослее то?? Последний уровень в мечтах! Всё. Дальше старость. Кажется, что весь мир сразу же обрушится к твоим ногам. Весь! И любовь сразу случится. Счастливая, долгая и взаимная. И одежда… И стипендия… И вино… И никто-никто тебе ничего не скажет. И даже про шапку не скажет! Хоть голая ходи. И ты смотришь на выпускников так, будто это не люди, а боги. Они такие серьезные и важные, что даже пройти мимо страшно. Надулись от взрослости и курят на школьном крыльце. Без шапок, конечно же. И без курток. Хорошо, что ты тоже заранее ее сняла и расстегнулась! А то позор был бы страшный… Идешь сквозь дым, глаза опустила и сверлишь ими крыльцо. Потому что там стоит ОН! Женька из 11 А… Твоя любовь на веки! Но ты даже взглянуть на него боишься. Он же взрослый! А ты на два года его младше… малолетка. И в животе мурашки и бабочки бьются насмерть. И если бы он вдруг подошел к тебе, то ты сразу же умерла бы от страха вместе с бабочками. Тааак страшно! И Любовь такааая сильная! Господи, поскорее бы 11-й класс. А первоклашек ты уже даже не замечаешь. И давно уже не смотришь на них снисходительно. Так… дети несутся в столовку… А ты медленно и важно идешь. Но! Если ты в 9-м классе, то на 8-й ты смотришь с высока. Ооочень с высока! Целый год разницы! Пропасть между вами! Ты вон уже где, а они… Малолетки, одним словом. А потом, бац – и последний звонок. И опять мурашки. Ты уже почти наступила на хвост мечте! Уже крепко нажала на нее каблуком выпускной лакированной туфли. Внутри тебя все затаилось и затихло. Кажется, что счастье – вот оно! Прямо дотронуться можно. Уже даже понятно, как оно пахнет. И ты закрываешь глаза, и вдыхаешь невидимый воздух, и рисуешь тысячи картин в своей голове. Мечтаешь как одержимая, а потом открываешь их и учишь! Учишь! Учишь! Учишь! Господи, как надоело то… А потом первый курс и первая лекция. Куча людей и все без гладиолусов. А некоторые даже в шапках. Немножко потерянные, но очень ответственные. Как же! Такая взрослость резко обрушилась. Студенты! Школьники – это вообще дети… А вот студенты – это дааа! Очень серьезный народ. Девушки такие нарядные, как будто это не лекция, а день рождения чей-то. Очень все подобрано: и макияж, и прическа. Обязательно! Чтобы ее соорудить надо встать на час раньше. И все встают. Взрослые же. А взрослые всегда с прическами, макияжем, в очень красивой одежде и на очень высоких каблуках. И ты цок-цок ими по льду. Цок-цок. А потом кааак буууххх! Прямо перед пятикурсником! Тем самым! Стыдно то как… Позор то какой… Теперь он никогда не влюбится в меня. Ни-ког-да! Тааак некрасиво упала… И цок-цок дальше. Цок-цок. Пряча в шарф красное от смущения лицо. А потом ррраз, и уже пятый курс! Жизнь вечно куда то спешит… Здесь ты не просто взрослая. Ты как ветеран. Уже просто по глазам видно, что взрослая, поэтому можно застегнуться и шапку надеть. Дубак же! И выбирая тему для диплома, на первокурсников смотришь, как на детей. Зеленые то какие… И нарядные… И счастливые очень. Ну а ты что? Ты взрослая. Тебе на работу скоро. А потом понеслась… Ты уже не растешь в длину. Если только в ширину и мозг. И студенты тебе кажутся детьми, хотя еще год назад ты умоляла Светку дать тебе конспект и дрожала перед дверью с зачеткой. А сейчас стоишь в пробке… Встала за полчаса до выхода, проглотила кофе, на ходу мазнула ресницы тушью, влезла в удобные ботинки и понеслась во взрослую жизнь. И всем все равно, в шапке ты или нет. И тебе тоже. А если ты поскользнешься и упадешь, то еще минуту не сможешь встать от смеха. Твоя подружка Ленка будет отдирать тебя ото льда и тоже почему-то хохотать. А когда человек смеется, он сразу обессиливает. Поэтому Ленка упадет сверху, и вы зайдетесь во второй волне смеха. А когда, наконец, встанете и пойдете дальше, то не заметите, что по лицу размазалась тушь, а попы белые от снега. И это будет ваша история. Вы будете вспоминать ее на кухне, за бутылкой вина, в полтретьего ночи. И хохотать как безумные. Хотя что смешного то? Больно же! А потом вдруг исполнится 30… И 31, и 32, и 33, 50+, 60+ даже! А ты понимаешь, что ты такой ребенок еще. Такая зеленая. Впереди так много и так интересно! И вся это свистопляска только ради одного. Чтобы понять, что ты – центр. И ты в центре. Что Земля круглая, вода мокрая, а люди хорошие. Не понять, а вспомнить. Поправь бант, девочка. Разгладь фартук. Отряхни с попы снег. И улыбнись! И да, надень шапку, обязательно. Холодно же.... Автор bel_latrix

Петербургские коты художницы Татьяны Родионовой

Эта лягушка не прячется во мху — она им становится Это вьетнамская мшистая лягушка (Theloderma corticale), одно из самых хорошо замаскированных животных на Земле. Обитает во влажных лесах северного Вьетнама, использует свою текстурированную кожу и моховые цвета, чтобы полностью исчезнуть в окружающей среде. Она не только выглядит как мох — она даже остается неподвижной в течение нескольких часов, чтобы избежать хищников. И, несмотря на свой крошечный размер, этот вид является экспертом по выживанию, обитая в пещерах, расщелинах скал и затопленных дуплах деревьев. Гималайский орёл - ‎самый опасный и опытный пилот на земле. Это единственная птица, которая может летать на высоте 11300 метров. А поскольку у него невероятное зрение, он может видеть свою цель с расстояния до 6 километров. На теле у птицы фальшивые глаза с которыми он кажется больше и страшнее Гусеницы мешочницы делают маленькие бревенчатые домики для своих коконов из кусочков веток Эта очаровательная черепаха, встречающаяся только в Квинсленде, Австралия, известна своим уникальным зеленым «ирокезом» из водорослей, растущим на ее голове! Черепаха реки Мэри — не просто круто выглядящее существо, она может дышать через свой зад (да, вы правильно прочитали)! Интересный факт: благодаря этой безумной адаптации она может оставаться под водой до 3 дней!