Отражение

Когда ради нее ОНА сказала: у тебя некрасивое тело. ОН пошел заниматься плаваньем и получил мастера спорта. ОНА сказала: тебе не хватает мужественности. ОН ушел в армию и вернулся в шрамах и с медалью за отвагу. ОНА сказала: ты глуповат. ОН закончил университет и аспирантуру, защитил диссертацию и написал книгу. ОНА сказала: ты не сможешь меня обеспечить. ОН бросил науку, заложил квартиру и открыл свой бизнес, который через два года стал приносить хороший доход. ОНА сказала: ты офисная крыса. ОН увлекся дайвингом, сноубордом и стритрейсингом. ОНА сказала: ты жадный. ОН купил ей дом и Феррари. ОНА сказала: бизнес сделал из тебя черствого, бездушного человека. ОН продал всё, что у него было, закрыл контору и на все деньги построил приюты для нищих. ОН пришел к ней — заросший, в старых джинсах, похудевший и голодный, с букетиком незабудок в руке. ОНА сказала: да что ты маешься? Ну не люблю я тебя, НЕ ЛЮБЛЮ…

Одним словом, Бэнкси.

В середине 1960–х годов в Ленинграде в районе Парголово сносили деревянные дома, освобождали место для нового жилого строительства. Во дворе расселённого дома рабочие обнаружили удивительный объект – могилку, над которой возвышался обелиск с прикреплённой фотографией. С фотографии смотрел пёс с большими умными глазами – помесь “двортерьера” с гончей. Подпись гласила: “Дорогому другу Трезору (1939 – 1945 гг.) от спасённых им хозяев”. Было понятно, что памятник как–то связан с событиями блокады, и сносить его не стали, а через паспортный стол начали искать бывших жильцов дома. Через неделю в тот двор пришёл седой мужчина и бережно снял фотографию собаки с обелиска. Сказал обступившим его строителям: – Это наш Трезорка! Он спас нас и наших детей от голода. Я его фотографию повешу в новой квартире. Мужчина рассказал удивительную историю. Осенью 1941 года окраины северных районов города сравнительно мало страдали от обстрелов и бомбёжек, основные удары немцев приходились на центральную часть Ленинграда. Но голод пришёл и сюда, в том числе и в деревянный дом на четыре семьи, в каждой из которых были дети. Общим любимцем двора был Трезорка – игривый и смышлёный пёс. Но в одно октябрьское утро в собачью миску, кроме воды, налить было нечего. Пёс постоял, видно, подумал. И исчез. Жители вздохнули с облегчением – не нужно смотреть в голодные собачьи глаза. Но Трезорка не пропал без вести. К обеду он вернулся домой, неся в зубах пойманного зайца. Его хватило на обед для всех четырёх семей. Требуху, лапы и голову отдали главному добытчику… С тех пор Трезорка начал приносить зайцев почти ежедневно. Пригородные поля опустевших совхозов были заполнены неубранным урожаем – в сентябре к городу подступил фронт. Капуста, морковка, картофель, свёкла остались в грядах. Зайцам раздолье. Их расплодилось очень много. В семьях двора регулярно варили бульоны из зайчатины. Женщины научились шить из шкурок тёплые зимние варежки, меняли их на табак у некурящих, а табак обменивали на еду. Охотничьи походы Трезора подсказали ещё один спасительный маршрут: дети с саночками ходили на засыпанные снегом поля и выкапывали картофель, капусту, свёклу. Пусть подмороженные, но продукты. Во время блокады в этом доме никто не умер. В новогодний вечер 31 декабря детям даже установили ёлку, и на ветках вместе с игрушками висели настоящие шоколадные конфеты, которые выменяли у армейских тыловиков на пойманного Трезором зайца. Так и пережили блокаду. Уже после Победы, в июне 1945 года Трезор, как обычно, с утра отправился на охоту. А через час пришёл во двор, оставляя за собой кровавый след. Он подорвался на мине. Умный пёс, видимо, что–то почуял, успел отскочить, поэтому не погиб сразу. Умер уже в родном дворе. Жители дома плакали над ним, как над ушедшим из жизни близким человеком. Похоронили его во дворе, поставили памятник. А когда переезжали в новое жильё – в суматохе забыли о нём. Тот мужчина попросил строителей: – Если сможете, не застраивайте могилу Трезора. Посадите на этом месте ель. Пусть у ребятишек–новосёлов зимой будет ёлка. Как тогда, 31 декабря 1941 года. В память о Трезорке. Жители высотной новостройки уже привыкли, что возле одного из подъездов растёт большая красивая ель. И не многие знают, что она посажена в память о блокадной собаке. Спасшей от смерти шестнадцать ленинградцев.

Первое яйцо Карла Фаберже. Это был подарок Александра Третьего своей жене на Пасху. Внутри яйца был желток из матового золота, в желтке покрытая эмалью золотая курочка, а внутри курочки копия императорской короны с бриллиантами и цепочка с рубиновой подвеской в виде яйца (Как в сказке про Кощея!). Корона и подвеска утеряны. Мария Федоровна была в восторге от подарка. Фаберже стал придворным ювелиром и с тех пор каждый год делал яйца. Самовар найден в Помпеях и хранится в Археологическом музее Неаполя. Он предназначался для подачи кипящей воды для смешивания с вином во время банкета. В трубке внутри были угли, а вода текла из крана.

Человек, который дал имя континенту, но так и не нашёл свои ключи В этот день, 09 марта 1454 года, на свет появился человек, чьё имя известно каждому школьнику, но чья биография туманнее лондонского тумана. Америго Веспуччи - флорентийский авантюрист, банкир и профессиональный сочинитель писем - умудрился оставить след в истории, даже не планируя этого. Представьте, Колумб плыл в Индию, натыкался на Багамы, клялся, что нашёл Азию, а тем временем Веспуччи скромно писал друзьям: "А это, кажется, новый континент". И вуаля - через пару лет картографы назвали землю в его честь. Вот она, сила слова) Веспуччи начинал как скромный финансист на службе у Медичи. Его работа заключалась в том, чтобы считать дукаты и следить за долгами испанских королей. Но однажды он бросил всё и отправился в плавание - видимо, решил, что проще найти новую землю, чем заставить монархов вернуть кредиты. Ирония истории, пока Колумб искал пряности и золото, Веспуччи, как истинный банкир, вёл судовые журналы аккуратнее бухгалтерских книг. Как оказалось, не напрасно. Именно его записи убедили Европу, что за океаном не Азия, а нечто большее. Впрочем, Веспуччи никогда не претендовал на лавры первооткрывателя. Зато он мастерски описал берега Южной Америки, добавив в рассказы соль воображения (например, про туземцев, которые живут до 150 лет и питаются только радостью). Современные учёные морщатся, но в XVI веке это сходило за научный труд. Благодаря его красочным описаниям немецкий картограф Вальдземюллер нарисовал карту с надписью "America" - и имя пристало... как жвачка к ботинку. Сам Веспуччи, говорят, скромно ответил: "Ладно, пусть будет, но я не виноват". В итоге, историки до сих пор спорят: был ли Веспуччи великим мореплавателем или просто удачливым писателем. Его письма издавали как бестселлеры, а Колумб тем временем судился с короной за обещанные титулы. На мой скромный взгляд, Веспуччи был просто первым "инфлюенсером" эпохи Возрождения) Впрочем, можно более подробно проитать об этом персонаже здесь. Споры идут и о личности путешественника, и о происхождении названия американского континента. Но ... интересно же!

Милли и Кристин Маккой были афроамериканскими сиамскими близнецами, родившимися 11 июля 1851 года у Джейкоба и Монемии Маккой, которые были в рабстве. В возрасте от шести месяцев до шести лет их продавали три раза из-за их уникального состояния. Сросшиеся в нижней части позвоночника, они боролись с неподвижностью, но развили боковую походку, которая превратилась в танцевальный стиль, нравившийся зрителям. Их владельцы демонстрировали их в качестве цирковых аттракционов и в представлениях в стиле интермедии по всей территории США и Европы. 1 января 1863 года Милли и Кристина были освобождены из рабства. Их девизом было «Как предначертано Богом, мы согласны». Благословенные прекрасными голосами, они стали известны как «Соловей двух голов». Они прославились, выступая во многих странах и даже выступали с цирком Барнума и перед королевой Викторией в Англии. Близнецы были многоязычными, говорили на английском, французском, испанском, немецком и итальянском языках, а также хорошо пели и играли на пианино. Несмотря на сложную раннюю жизнь, они стали известными артистами. Милли и Кристина скончались 8 октября 1912 года в возрасте 61 года из-за туберкулеза.

Это портрет любимого Андрея Миронова, сделанный другим замечательным актёром, которого, думаю, большинство из вас тоже помнит, Юрием Богатырёвым. Сегодня - день рождения А.Миронова. (7 марта 1941г)

Олигарх говорит своей секретарше: — Людочка, хорошие новости! Мы с тобой через неделю летим на Гавайи! Секретарша звонит мужу: — Дорогой, шеф посылает меня в командировку на несколько дней, меня не будет. Муж пишет любовнице: — Моя по делам укатывает. У нас с тобой впереди вся неделя! Любовница звонит школьнику, с которым занимается на дому: — Я тут приболела. Так что уроков пока не будет. Мальчик радостно звонит дедушке: — Дед, представляешь, у меня занятия отменили! Наконец-то мы с тобой сможем поехать на рыбалку! Дедушка, влиятельный олигарх, говорит своей секретарше: — Слушай, тут внук на рыбалку зовёт, так что давай перенесём нашу поездку. Секретарша говорит мужу: — Начальник перенёс мою командировку. Муж — своей любовнице: — Отбой. Командировку отменили, моя остаётся дома. Любовница опять звонит ученику: — Занимаемся как обычно. Раздосадованный мальчик звонит дедушке: — Училка оклемалась. Не получается с рыбалкой. Дедушка — своей секретарше: — Всё-таки едем!

Семья прибывает на остров Эллис, чтобы начать новую жизнь в Америке, 1910 год. Старушка, бежавшая из зоны боевых действий со своей коровой, сидит на скамейке в Амьене, Франция, 28 марта 1918 года .

Миронова и Менакер Они прожили в браке более 40 лет. В сатирических диалогах на эстраде он выступал в роли слабохарактерного мужа, она играла агрессивную властную жену. А как было в жизни? Началось все с того, что в 1938 году Александра Менакера, ведущего артиста Ленинградского мюзикхолла, неожиданно пригласили выступить в нескольких спектаклях Московского театра миниатюр, и он не раздумывая согласился. Мария Миронова, которая к тому времени уже достигла в этом театре определенных высот, увидев его номер, заинтересовалась молодым ленинградцем. Ему всего 26 лет, но у него столько достоинств! Хорош собой, великолепно поет, виртуозно играет на рояле, образован! Правда, он женат, да и Мария несвободна... Летом 1939–го Московский театр миниатюр запланировал гастроли в Ростове–на–Дону. Чтобы сделать сборы максимально высокими, труппу подбирали тщательнее обычного. Ее составляли ведущие артисты театра, были, конечно же, в составе и Миронова, и Менакер, недавно принявший приглашение переехать в Москву и постоянно работать в театре. К тому времени Менакер уже несколько месяцев был всерьез увлечен Марией Мироновой, она отвечала ему взаимностью, и скрывать свои отношения от посторонних глаз им удавалось с величайшим трудом. Гастроли состояли из двух программ, и Александр, который принимал участие во второй, должен был приехать в Ростов–на–Дону несколькими днями позже актеров первого состава. Он изнывал от тоски и страсти по своей Машеньке и ежедневно слал ей телеграммы: «Страдаю!», «Ужасно скучаю!», «Сгораю от любви!», на что Мария с присущим ей чувством юмора отвечала примерно следующее: «Мужайтесь, счастье не за горами!» Перед отъездом Менакер мотался по Москве, выполняя многочисленные поручения Мироновой: забирал у портнихи ее платье, покупал какой–то особенный крем для лица, искал дефицитные конфеты, элитный чай, сыр. Сшил себе костюм по последней моде, накупил модных рубашек и галстуков, уложил в оригинальную плетеную корзину продукты, вино и даже только–только появившиеся в Москве ананасы. Предвкушая встречу, сел в поезд. Под ритмичный стук колес он мечтал о том, как, наконец, возьмет объект своей страсти решительным штурмом... 20 июля Менакер прибыл в город и поселился в лучшем номере гостиницы «Интурист» — на том же этаже, где снимала номер Миронова. Тут же вызвал горничную и велел ей отнести корзину с дарами в номер возлюбленной. Актриса Рина Зеленая, которая в тот самый момент находилась в ее номере, при виде корзины лишилась дара речи, но быстро опомнилась и озорно кинула своей подруге: «Ну, Машка, теперь придется расплачиваться!» Однако и она, и тем более Менакер еще плохо знали характер Мироновой. Весь день она избегала встречи с Александром, а когда тот, не выдержав, при всем параде все же робко постучал в дверь гостиничного номера, не пустила его, сухо заметив, что в такую жару вино пить просто глупо, а ананасы она вообще терпеть не может. На следующий день после удачно проведенного представления большая часть труппы собралась в номере у Мироновой. Пили то самое вино, которое привез Менакер, ели фрукты, шутили. Наконец молодые люди остались одни. И... не выходили из номера следующие три дня. Как–то утром Александр проснулся и, увидев, что Маша сидит за письменным столом и что–то пишет, поинтересовался: «Кому письмо?» — «Мише Слуцкому, мужу. Сообщаю ему, что мы разводимся. Вставай, садись рядом и пиши то же самое своей жене». Михаил Слуцкий — известный в то время оператор–документалист, создавший немало фильмов вместе с Романом Карменом, даже не подозревал об измене своей жены. Письмо ему Мария послала не по почте, а попросила передать лично в руки директора театра, который как раз в то время уезжал по делам в Москву. Тот из любопытства вскрыл конверт и прочитал послание. Вскоре всю театральную Москву облетел слух: Миронова и Менакер — любовники! Гастроли закончились, и следующий месяц Миронова и Менакер решили провести вместе: сели на теплоход «Чехов» и отправились в морской круиз до Батуми. После поездки Мария призналась одной из подруг: «Он — крышечка от моей кастрюлечки. Мы подходим друг другу идеально...» Развод каждый из них получил быстро. Влюбленные поженились 26 сентября 1939 года в Ленинграде. А уже через несколько дней приехали в Москву, в Нижний Кисельный переулок, где Маша, потерявшая годом раньше обоих родителей, занимала две маленькие комнатки в коммунальной квартире. Вечером Менакер, который всю жизнь вел дневник, сделал в нем запись: «2 октября 1939 г. Приезд в Москву. Остановился у Мироновой». И отошел на кухню, чтобы поставить чайник. Мария, «случайно» прочитав запись, взорвалась: «Здесь не гостиница, в которой останавливаются, — кричала она, — и если ты решил только «останавливаться», то ищи себе другой постоялый двор!» Инцидент был исчерпан, только когда Менакер торопливо приписал в конце последней фразы «...на всю жизнь!» Кстати, вскоре после свадьбы, бывший муж Мироновой был арестован как «враг народа», но она не оставила его в беде. Вместе с Менакером носила ему в тюрьму передачи, хлопотала о пересмотре приговора, хотя прекрасно понимала, чем это может обернуться для нее и её нового мужа. Миронова и Менакер составили дуэт не только в жизни, но и на сцене. Вскоре они начинают выступать на сцене родного театра с юморесками и миниатюрами, которые публика принимает на ура. Сценки были короткими — не более пяти минут, но создавалось впечатление, что перед зрителями демонстрировался целый фильм, настолько яркой и смешной была игра этих двух актеров. Они объехали с гастролями все республики СССР, выступали за рубежом. Причем, как истинный джентльмен, Менакер и на эстраде всегда пропускал свою жену вперед — умел на редкость выигрышно «подать» свою партнершу, и в результате каждая сценка представляла собой фантастически смешную миниатюру. Этот «театр» просуществовал вплоть до смерти Александра Семеновича, ушедшего из жизни 6 марта 1982 года. Перед самой войной, 7 марта 1941 года, родился единственный ребенок Мироновой и Менакера. «К сожалению, ко всем мучениям родился мальчик», — написала из роддома Мария в записке мужу. «Не расстраивайся, что мальчик, зато наш» — ответил ей счастливый супруг. Решив пошутить, новоиспеченные родители записали в графе «дата рождения» другое число — 8 марта. «Пусть будет подарок всем женщинам!» — улыбнулась довольная своей выходкой Миронова, не подозревая, насколько ее слова окажутся пророческими. Ведь через двадцать лет все женщины Советского Союза будут влюблены в обаятельного Андрюшу Миронова, на спектакли с его участием станет невозможно достать билет... В их доме тоже никогда не прекращалась игра — ироничные ссоры, шутливые споры, обмен колкостями... Их быт состоял из остроумных пассажей, импровизаций, этюдов, где сквозь юмор угадывалась бесконечная нежность друг к другу... «Я мало встречал людей, которые так могли проникаться проблемами другого человека, проявлять действительную заботу и внимание к нуждающемуся, –вспоминал впоследствии Андрей Миронов об отце. — Мама, хотя была и строга, но бесконечно баловала меня. Чувство родительского дома связано у меня с самой счастливой порой моей жизни». Сегодня в это трудно поверить, но Мария Владимировна относилась к той плеяде артистов «старой закваски», которые стремились как можно больше времени уделять не только своему второму дому –театру, но, в первую очередь, семье. Так, она никогда не работала летом, посвящая все это время общению с сыном. И по два–три концерта в день не давала, прекрасно понимая, в каком состоянии вернется после работы домой. Однако на долю Марии Владимировны выпало не только огромное счастье любить и быть любимой. После ухода из жизни Александра Менакера, а потом, спустя пять лет, — и обожаемого сына, она как будто сломалась. Полюбила одиночество. Все говорили о ней как о железной женщине, которая никогда не плачет, а она признавалась подругам: «А кто знает, плачу я или нет? Об этом знаю только я...» Потом взяла за правило по утрам заходить в кабинет мужа, в котором создала свой маленький личный музей. Сюда она поместила все фотографии мужа и сына, сценические костюмы, дорогие сердцу вещицы и подолгу беседовала с покинувшими ее мужчинами, делясь событиями, которые произошли в течение дня. Однако за пределами дома чувства свои Миронова умело скрывала. «Счастье мое, что Менакер именно в меня влюбился, — говорила на закате жизни Миронова внучке. — Могло ведь получиться: Менакер и Иванова. Или: Менакер и Сидорова. То есть Менакер был бы все равно!» Через много лет она будет повторять, как молитву: «Саша был художественным руководителем всей моей жизни». Тайну этой многолетней немеркнущей любви Мария Владимировна унесла с собой. Она тихо скончалась 13 ноября 1997 года. Пришедшие на панихиду не могли оторвать взгляд от ее лица – умиротворенного, доброго и очень красивого... Оксана Донская

У меня есть подруга, подпольное имя Шуба. Шуба - человек удивительный, непостижимый, я бы сказала, уму. Невысокая брюнетка с ярко-голубыми глазами, страшно талантливая с детства. В пятом классе Шуба, помню, сочинила стихотворение про северное сияние, которого отродясь не видала. И выиграла с ним все возможные республиканские конкурсы, обойдя на голову старшеклассников. Но история не об этом. Однажды Шуба выходила замуж. Родители подарили Шубе энную сумму денег - мол, потрать с пользой. Вклад в банк сделай или квартиру купи в ипотеку. Шуба подумала и купила лошадь. Настоящую живую лошадь. Ну нравились Шубе лошади, что поделать. Оплатила лошади денник на ижевском ипподроме на год вперед, корм и стала ухаживать. Сказать, что Шубина родня немного удивилась - ничего не сказать. Чего уж! Даже я, зная Шубу близко, офигела насмерть. Шуба меж тем назвала питомца Кузя и принялась Кузю объезжать. А в какой-то день выставила чудище на скачки. Картина была такая: красивые, лоснящиеся, стройные кони идут к старту. Волосинка к волосинке, бантики, чеканный шаг. За ними косолапит Шубин взбалмошный Кузя. Фыркает, плюется, людей недолюбливает. Жопой в разные стороны вертит, выглядит в целом как юный, но уже повидавший многое рецидивист. Надо ли говорить, что Кузя пришел первым. Первое место на городских скачках. Охренели все, в первую очередь - сам Кузя. Шуба подумала и бросила хорошую работу в кадровой службе большого предприятия. Не успела мама закрасить седину - Шуба купила вторую лошадь. В общем, сейчас у Шубы частная школа верховой езды, муж, четверо детей и в целом все зашибись. Кузя жив, до сих пор фыркает на всех и плюется. И я часто об этом думаю, когда хочется сделать какую-нибудь очевидную всем фигню. Мало ли, как оно обернется. Вдруг Кузя придет первым. Мария Дегтярева

От первого лица Когда мне было 5 лет, сестре Ольке 3, наши родители развелись, и мамка пошла в разнос. Не сказать, что пила запойно, но время у неё проходило весело. И вот однажды, в пятницу, покормив и укладывая нас спать, она сказала: — Я ухожу к тете Кате, приду утром. Вас замкну, так что ничего не бойтесь. Мы спокойно уснули, не пуганные детки. Только утром она не пришла. В столе лежало полбуханки хлеба, в коридоре стоял горшок, в ведре была половина воды. В общем мы макали хлеб в воду, потом в сахар, смотрели телик, играли, и день прошел. На следующий день достали из кухонного стола сырую вермишель, макали её в сахар, а на третий день у нас закончилась вода. Олька к вечеру стала хандрить, я уложила её, сама поставила стул к окну в коридорчике, выбила окно, накидала туда подушек, чтобы не больно прыгать было, кинула бидончик для воды и еды, вылезла и побежала к бабушке. Не знаю сколько было времени, темно, жарко, кое-где люди. Бежать через весь райцентр, да ещё первый раз в жизни сама, было не страшно, интересно. Когда я постучала, и дед открыл дверь, вид у него был настолько ошарашенный, что он не мог ничего сказать. Я деловито зашла, проверила холодильник, говорю: — Вы мне борща в банку налейте, а воду я около дома наберу, а то нести будет тяжело. Смотрела и не понимала, почему бабушка плачет, дед вывел подводу и запрягает Букета среди ночи. Спрашиваю: — Так что, вы мне борща не дадите, что ли? Бабушка посадила меня кушать, дед привез сестру, а утром пришла мамка. Дома она меня била. Она била меня не за разбитое стекло и замазанные подушки, и не за то, что я пошла по поселку одна. Она била меня за то, что у бабушки больное сердце, и ей вызывали скорую, и виновата в этом была я. Я её расстроила. Потом всю жизнь я знала — хоть в скирде ночуй, хоть неделю не ешь, бабушке ни слова! И ещё, не боюсь ходить по темным улицам. Татьяна Кобрина

Раненый очнулся. Он лежал один. Сражение кончилось, по крайней мере для него. Война прогрохотала по этим местам, оглушила, обожгла и унеслась дальше. Ушли его боевые товарищи. А он остался. Он очнулся оттого, что кто-то теплой влажной тряпкой обтирал его лицо, смывал кровь. Раненый застонал и открыл глаза. Прямо перед собой он увидел приветливую собачью морду с живыми черными глазами, внимательно смотревшими на него. Небольшая рыженькая дворняжечка участливо-заботливо облизывала его, старалась привести в чувство. Увидав, что веки лежащего дрогнули и поднялись, она радостно заюлила, завиляла хвостом, затем, сев, прижалась к нему теплым боком. Она словно старалась отогреть его. «Умная...» подумал раненый и заметил на ошейнике бинтик и пузырек-бочечку с прозрачной жидкостью. Потянув к себе собаку за ошейник, он вытащил пробку и, припав губами, сделал из бочонка глоток. Точно огонь прокатился по пустым кишкам. Во рту и в горле палило, но после этого он сразу почувствовал себя. Сделанное усилие утомило его, и он, откинувшись на спину, вынужден был полежать неподвижно, перевести дух. По небу плыли облака, где-то перекликались птицы. Занятый своими ощущениями, постепенным возвращением к жизни, он не заметил, как собака исчезла. Он даже загоревал. Опять один! Откуда она взялась? И почему так быстро убежала? И вдруг она снова явилась. И не одна: ее сопровождал большой кудлатый пес, запряженный в носилки-волокуши. Большой тоже помахал хвостом. Остановившись рядом, он как бы приглашал: «Ну, давай, смелее...» Раненый с трудом перевалился в носилки. Маленькая в это время суетилась около него, ободряла. Большой пес терпеливо ждал. Потом в том же порядке они потащили его. Вернее, тащил один большой пес, а рыжая дворняжечка семенила впереди, как бы разведывая путь и подбадривая большого. Раненый был тяжелым крупным, рослым мужчиной, из тех, о каких в старину говорили - богатырь. Носилки цеплялись за кусты, за корни, застревали в колдобинах. Упряжной пес тащил с натугой, от кочки к кочке, от одного разрыва до другого. Еще снаряд или мина… Рыженькая внезапно взвизгнула и, жалобно заскулив, закружилась на месте. Слепой осколок ударил ее, порвав сухожилие на ноге и поранив другую ногу. Рыженькая хотела ползти - не могла. Из ран хлестала кровь, бедная псина легла, беспомощно озираясь. Раненому запомнились ее страдающие, молящие глаза. Ах ты, вот еще несчастье... Дотянувшись через силу, превозмогая собственную боль, раненый положил рыженькую рядом с собой. Большой пес потащил обоих. Встали, поехали, снова и снова. Встали... Вот когда большому потребовалась вся его выносливость и сила. Казалось, этот путь никогда не кончится. Казалось, все, больше не повезет, выбился из сил; нет, большой пес опять напрягался, дергал в одну сторону, в другую, потом вперед, и волокуша опять ползла, оставляя за собой в густой траве широкую борозду. Чувство долга у него пересиливало усталость. У раненого было такое чувство, как-будто он сам надрывается, таща непосильный груз. Он словно ощущал каждое усилие пса-труженика, спасавшего обоим жизнь. Помочь бы... Ну, еще! Поддай еще, голубчик, умаялся, поди… Если бы собаки умели потеть, большой пес, наверное, был бы весь в мыле, мокрый нос. Сознание то оставляло, то возвращалось; в какие-то моменты ему казалось, что он начинает бредить наяву. Сколько их, собак, две, а может, одна? Но нет, они были Слишком разные. А откуда у них сани-волокуши? Смешные мысли; да люди сделали, специально, чтоб вывозить с поля боя раненых; люди же научили и собак... К счастью, спасение было уже близко. Из леса высыпали бойцы в советской форме. На опушке, санитары окружили носилки. Раненого подняли и понесли. Сперва ее, запротестовал он. Да не бойся, не бросим и ее. Военврач быстро осмотрел рыжую; два санитара стали перевязывать ее. Собака благодарно смотрела на людей. Большой пес тем временем отдыхал, растянувшись на зеленой лужайке. Поправится, сказал врач. Вылечим. На собаке быстро заживает. Они у нас уже давно работают так, на пару. Поработают еще... Спасибо им, сказал едва слышно раненый и вместе с разлившейся по телу слабостью, ощутил внезапно вспыхнувшую радость оттого, что жизнь и вправду снова вернулась к нему. Крохотный, не отмеченный ни в каких сводках Совинформбюро эпизод на необозримых грохочущих просторах войны, но для него вся жизнь. Потом еще будет госпиталь, долгое лечение, белые халаты и запах йодоформа, операции, наконец, снова в строй, битва на Одере и Красное знамя над рейхстагом и великое, ни с чем не сравнимое, незабываемое гордое чувство Победы, а в прозрачной коробочке из оргстекла всю жизнь будут храниться вынутые из его тела осколки немецкой мины той самой, которая свалила его тогда. О чем он всегда сожалел: что никогда не узнает даже кличек своих неожиданных спасительниц. Просто Маленькая и Большая... Б.С. Рябинин 68 000 собак в годы Великой Отечественной войны прошли славный боевой путь с нашими солдатами от окраин Москвы до Берлина. За 4 года Великой Отечественной войны собаки освоили 8 армейских специальностей. Так, ездовые псы доставляли боеприпасы, собаки-санитары вывозили с поля боя раненых, собаки-связисты доставляли важные сообщения в эпицентр сражений. Cобаки-саперы обнаружили за время войны около 4 000 000 мин и фугасов, с их помощью разминировано более 300 населённых пунктов. ...может быть у них тоже есть свой Рай... Светлая память Вам, четвероногие бойцы!... ©Дутов Андрей

В 2018 году японский художник, работающий под псевдонимом «Monde», придумал специальные вставки, которые располагаются между книгами и выглядят, как миниатюрное окно в сказочный мир.

Молодая пара новобрачных выиграла конкурс на «работу мечты» — они стали смотрителями необитаемого острова в Ирландии. Вакансия на сезонную работу на острове Грейт-Бласкет была открыта в 2020 году, с тех пор было рассмотрено 80 тысяч заявок. Ирландец Джеймс Хейс и американка Камилла Розенфельд в ближайшие полгода будут жить среди заброшенных с 1950-х годов домов на продуваемом ветрами холме, но с видом на океан, в компании чаек, тюленей и акул. Вода на острове добывается из специального источника, однако её нужно кипятить. Электричество, чтобы зарядить телефоны и налобные фонарики, поступает от аккумуляторов, заряжаемых от небольшой ветряной турбины. Молодые люди поженились буквально прошлым летом, но их выбрали среди сотен других претендентов. «Я думаю, мы будем наслаждаться закатами, смотреть на звезды без светового загрязнения и расслабляться с книгой при свечах», — сказала 26-летняя Розенфельд, которая ранее никогда не была на острове. Любоваться закатами молодой паре может помешать погода — у побережья часто происходят штормы, которые сопровождаются проливными дождями, сильным ветром и огромными волнами в море. «Это шанс отключиться от повседневной суеты и насладиться природой», — говорят новоиспечённые смотрители.

Про кота в сапоге. Слава Сэ. Кот напúсал в женский сапог. С его стороны это был мужественый и дерзкий поступок. Видите ли, женщина из этого сапога способна покорить и изувечить Антарктиду, если расстроится. Избы и кони, лишь её завидев, прекращают гореть и скакать. Даже я, известный на районе смельчак и хулиган, нипочём не стал бы писать ей в сапог. С утра эта опасная женщина накрасилась, надела дублёнку и сунулась ногой в кошачий поступок. И как-то сразу поняла: кризис добрался и до неё. Судя по лицу, ей хотелось оторвать испорченную ногу от бедра по сапог включительно и похоронить, как Нагайну, тут же, на мусорной куче (С). Но сначала, конечно, потренироваться на котах и котозаводчиках. – Я куплю тебе такие же! – успел выкрикнуть я, чем спас много жизней. Тогда она, вся в макияже и в дублёнке, сняла чулок и стала мыть ногу прямо при свидетелях. О, это было как рассвет на горе Фудзи! Будучи ценителем всего прекрасного, я в мыслях поблагодарил кота за такое волшебное утро. У неё три плюса. Про первый не скажу, у каждого из нас есть свои эротические слабости, даже у сантехников. Второй плюс созвучен с песней "Мыла Марусенька белые ноги". А третий – она держит в моём шкафу запасную обувь. Уходя, женщина улыбнулась мне и подарила чек от сапог. Послушайте, это оказались сапоги-кабриолет с полным приводом, кожаным салоном, золотым рулём и аудиосистемой Bose, если верить чеку. Я три раза их осмотрел, искал в чём тут правда. Я разлюбил белые ноги по утрам и обозвал кота говном. Я мыл пострадавшее голенище щёткой и кокосовым мылом, мне хотелось сэкономить на новую квартиру. Сушил на батарее, завернув в наволочку. Сапог перестал вонять, но стал похож на останки пегой коровы, погибшей от удара молнии. Его чёрная краска перелезла на мои руки и, судя по всему, это навсегда. И ещё, он отныне хрустит. А был велюровый, вот только утром. Теперь у нас с котом есть свои женские сапоги 39-го размера, один чёрный, другой ржавый. Завтра я посажу в них кота и не знаю где он найдёт людоеда, но чтобы к обеду у меня были замок, принцесса и ослик. С детсва хотел ослика завести, милые они.

Штрихи жизни. - А мне Толик сказал, что я мерзко рисую, и что моими рисунками надо топить печку, - плачет Ванька, девятилетний сын моей подруги, на чьи удивительные работы я могу смотреть долго и часто... - Раз плачешь, стало быть, будешь топить? - спокойно спрашиваю я. - У нас нет печки, но я их порву, все порву, - тихо шепчет мальчик. - Имеешь право. Я не знала просто, что ты рисуешь для того, чтобы нравиться Толику. Думала, что ты счастлив, когда смешиваешь свои краски, ищешь сюжеты, проводишь долгое время в студии... - Я счастлив! Очень счастлив! - вскидывается Ванька, вытаращив на меня большие умные глаза. - Тогда запомни раз и навсегда, что жизнь состоит из тех, кто счастлив, когда что-то создаёт, и из тех, кто счастлив, когда разрушает созданное другими... Тебя ждёт впереди очень много "толиков", которые будут стараться разрушить всё, что ты создал, или навсегда отбить у тебя охоту делать хоть что-то... И если ты будешь помогать им, послушно уничтожая всё, что им не понравилось, ты ничего не достигнешь... Ты будешь пожизненно обслуживать этих "толиков", каждый из которых точно знает, как надо рисовать, но ничего не нарисовал...знает, как писать, но ничего не написал...знает, как лечить, учить, побеждать на Олимпиаде, и даже управлять государством...но ничего этого не делает в реальности... - Почему? - Ванькины слёзы высохли. - Потому что не умеют, - улыбаюсь я, - а те, что умеют, знают, какой это труд, и ни за что не станут критиковать с такой злостью. Могут сказать, что им не близко, или непонятно, но вот что надо сжечь - нет... - Я не буду жечь, Лиля... - Верю. Продолжай, даже если "толики" будут дружно тебя останавливать... Дивные Ванькины картины продолжают свою жизнь, чему я очень рада... И буду рада гораздо больше, если уберегу ещё чьё-либо творчество от вездесущих "толиков", маскирующих часто свои эмоциональные помои, щедро выливаемые ими на чужие головы, плесневой фразой про "это моё мнение"... Мнение не уничтожает, не унижает, не обесценивает, не выносит вердиктов там, где не имеет экспертного уровня, друзья мои... И уж точно не указывает, что делать с пришедшимся не по душе... Оно принимает, или не принимает то, что видит... Так что, в шею всех "толиков") Лиля Град

В XIX веке устройство под названием 'ванвера' использовалось дамами для сбора жидкости. Оно крепилось к телу и позволяло справляться с физиологическими потребностями в условиях, когда доступ к туалетам был затруднен. Благодаря пышным платьям того времени устройство оставалось незаметным для окружающих, обеспечивая удобство и соблюдение норм приличия.