Полночь

Хоспади, восстание Пугачёвой. Пупсиков за собой поведёт. У нас к Пугачёвой и раньше относились снисходительно: чудит бабка, что с неё взять. А теперь обгадилась вместе с Пугалкиным, пускай будет лидером оппозиции. Какая оппозиция, такой и лидер.

И мне звонили на домашний телефон мошенники. Какая-то баба долго ревела в трубку (ненатурально), я сначала подумала, что она ошиблась номером, и просто молча ждала, чтобы сказать об этом, когда баба проревётся. И тут она спрашивает: «Узнаёшь?» Я ответила, что не узнаю, и баба бросила трубку. Маме моей тоже звонили, но уже с другой песней. «Мама, я опять в аварию попала». Ну моей-то матери было легко послать: я у нее одна, и мы только что поговорили по телефону, жива-здорова была и в аварию не попадала.

Мне мошенница звонила. Обратилась по имени-отчеству. У вас, говорит, шесть тысяч бонусов Спасибо есть, а в Сребе как раз акция, что можно их обналичить. Или на карту, или на вебмани вот прямо сейчас могут деньги перевести. Я мысленно уже смеялась, потому что прекрасно знаю, сколько у меня бонусов, совсем не шесть тысяч. Ну а поглумиться- то надо. Говорю: откуда же такое богатство? Отвечает, что вы пользуетесь картой,а бонусы копятся, копятся, копятся. Только это такие волшебные бонусы, в обычном личном кабинете они не видны. Ну ладно, говорю, раз мне так свезло, сейчас приду в банк, я как раз неподалёку. Нет, так нельзя, вот только прямо сейчас, и больше никак. И пора уже к делу перейти и назвать данные карты. Она под рукой? Карта 7934? — А чего это вы мне только последние цифры называете? — возмутилась я. — Называйте полностью. — Полностью у нас не отображается. Диктуйте номер. Я ещё немного потрепала мошенице нервы и послала в сад. С бонусами мне первый раз звонили. Интересно, наугад ляпнула или знали, что подключены? Я не так давно подключила.

Ещё в своей стране не хватало этих придурков бояться! Очень удобно из Москвы кричать "слава Украине", здесь не стреляют и есть что жрать. Полицию вызывайте, пусть посидят в обезьяннике.

Написано по реальной истории Елены А. Председатель шёл впереди, Лена и Таня плелись следом, обходя лужи и грязь. — Вот здесь у нас клуб, — сказал он с оттенком гордости и махнул рукой на небольшое, прямо сказать, здание, из которого доносилась громкая музыка. — Если поплясать хотите — милости прошу. Парни у нас хорошие, не задиристые. Глядишь, понравится кто, так здесь и останетесь. Лена фыркнула: ещё чего! Что они, молодые и красивые студентки забыли в такой глуши? Отработают сколько надо на полях, помогут совхозу спасти урожай — и домой! Председатель остановился у маленького домика, толкнул калитку: — Вот здесь. Заходите... У Вальки будете жить. Так-то она баба неплохая... Таня насторожилась. В голосе председателя ей послышалась какая-то недосказанность. Девушка ждала, что он ещё что-то добавит, но тот промолчал. Стукнул раз-другой в окошко: — Валентина! Квартиранток тебе привёл, как договаривались. Лена и Таня со своими чемоданчиками вошли вслед за председателем в коридор, который был ещё и кухней. Огляделись. Ну и беспорядок! Заляпанная газовая плита, стол, накрытый грязной клеёнкой, под столом жестяное помойное ведро, стены давно полагалось побелить, да, видно, у хозяев руки не доходили. Навстречу вышла молодая полноватая женщина с заспанным лицом и собранными в пучок светлыми волосами. Из-за её спины выглядывали три мальчишеских рожицы. — Принимай гостей, Валя, — сказал председатель и добавил, повернувшись к девочкам: — Знакомьтесь, устраивайтесь, а я пошёл. Валентина отвела квартиранток в маленькую комнатку, которая выходила дверью в коридор. Дверью — условно сказано, потому что никакой двери не было — пустой проём даже без занавесок. В комнате стояли две кровати: односпальная деревянная и железная, побольше, которую называли полуторкой, маленький стол — вот и вся мебель. Лена поставила чемодан и щёлкнула выключателем, но лампочка не загорелась. — Не работает, — поспешно объяснила хозяйка. — Как же нам без электричества? — опешили девушки. — Из коридора свет попадает... Ну, располагайтесь. — А чья это комната? — спросила Таня, поглядев на мальчишек, столпившихся у порога. — Моя. Я здесь спала, — ответила Валя и цыкнула на сыновей: — А ну марш отсюда, гостям переодеться надо! Лена поддела ногой куриную кость, валяющуюся на полу: — Подмести здесь надо. Нам что, в грязи жить? Они переоделись, попросили у хозяйки ведро и тряпку, прибрали комнату: смахнули пыль, оттёрли грязный облупленный подоконник, вымыли пол. Заглянула Валентина: — Девчонки, есть хотите? Давайте картошки сварим да поедим. Те переглянулись: съеденный в автобусе бутерброд с колбасой и чай из термоса нельзя было считать нормальным обедом, и они с готовностью согласились. Сообща почистили картошку, порезали хлеб, розовое сало в крупинках соли и свежие огурцы. Дети — двое близнецов и старший мальчик — быстро уселись за стол, схватили вилки. Валентина отлучилась куда-то и вернулась с маленькой, лет двух, девочкой на руках. — У вас и дочка есть? — удивилась Лена. — Да, моя красавица, Светланка. — Валя чмокнула розовую щёчку. Размяла в миске картофелину с молоком и начала кормить девочку. В тот вечер легли спать рано — устали. Лена вертелась в кровати: ей мешала яркая лампочка в коридоре, дома-то она привыкла спать в полной темноте. Не выдержала, тихо вышла из комнаты и погасила свет. К её удивлению, послышалось шлёпанье тапок, и появилась Валентина в ночной сорочке. Щёлкнула рычажком выключателя и сказала: — Не гаси, дети ночью в туалет встают. — Свет в глаза бьёт, — пожаловалась Лена. — Ну сегодня как-нибудь потерпи, а завтра придумаю что-нибудь. Загорожу. Лена укуталась с головой в одеяло, сжалась в комок. Почему-то было очень холодно, несмотря на ещё теплую печь. *** На работу вставали рано. Завтракали — и на поля, помогать совхозу убирать картошку. Деревенька была маленькой: сельпо, клуб, правление совхоза, немногочисленные домишки и ещё кладбище — обитель мёртвых, темневшее меж высоких сосен, которое слишком близко находилось к обители живых. Парни к такому соседству отнеслись спокойно. — Из нашего окна кладбище видно, — сказал Сергей, наполняя ведро крупной розоватой картошкой, — ну и что? Я смотрел: покойники там не ходят, чего бояться? Если надо, я там и переночевать смогу. — Помолчи, хвастун, — одёрнул его кто-то. Стояла теплынь, настоящее бабье лето. Студенты разделись, лишь Таня с Леной не спешили снимать курточки. — У нас в доме так холодно, я до сих пор согреться не могу, — призналась Лена. — И я, — поддакнула Таня. Позже этот странный холод навёл на размышления: почти никто в деревне печи ещё по-настоящему не топил — рано, разве что пару полешков кидали в топку, чтобы выгнать из дома сырость. А Валентина каждый день носила дрова из поленницы, от большой русской печи волнами плыло тепло, а потом словно натыкалось на невидимую преграду. В доме было холодно. На другой вечер, вернувшись из столовой, девочки застали маленькую Свету в своей комнате. Малышка добралась до их косметичек и, сидя с ногами на большой кровати, играла с цилиндриками губной помады, пудрой и тюбиками туши. — А кто к нам пришёл! — умилилась Таня. — Не мешает дочка? — выглянула Валентина. — Нет, что вы, пусть сидит, она тихо играет. Лена вспомнила про лампочку: — Тётя Валя, вы обещали дверь завесить. — А… сейчас. Хозяйка принесла старое тонкое одеяло и приколотила его гвоздями к дверному проёму. …Через несколько дней стала понятна недосказанность в словах председателя — Валентина была не прочь пропустить стопку-другую самогонки. В такие дни она заваливалась спать на печь и храпела на все лады. Старший мальчик, Серёжка, кормил младших, тем, что находил, а если ничего не мог приготовить — все сидели голодными. Подруги жалели детей и варили что-нибудь на скорую руку — кашу или картошку-пюре, ели сами за компанию и кормили мальчишек и Светочку. Валентина сама предлагала брать все продукты. — Ну выпивает, — говорила Таня, — нас это не касается, пусть ей председатель выговоры делает. Зато щедрая, весёлая, не ворчит. Вон Ирку с Наташкой хозяйка-бабулька затюкала, по стеночке ходят. И крошку хлеба нельзя взять, и свет нельзя жечь — электричество экономит, а в восемь — спать. Ненормальная! А нам так просто раздолье. Свет из прихожей больше не мешал, но спала Лена всё равно плохо: почему-то мёрзла, тело сковывал страх. Она поделилась с подругой, и та сказала, что тоже чувствует себя очень неуютно ночами. — Перебирайся ко мне. Кровать широкая, поместимся вдвоём, — предложила Лена. Однажды ночью она проснулась от громкого стука — это хлопнула входная дверь. Послышались шаги, наверно хозяйка выходила во двор за какой-то надобностью, а теперь вернулась. Сдвинулось в сторону одеяло, и Лена зажмурилась, ослеплённая светом. Валя прошла в комнату и села на пустую кровать. Скрипнули пружины матраса. «Чего ей надо? — подумала Лена. — Спросить чего-нибудь хочет?» Она открыла глаза: постель была пуста. Лена не поверила глазам: ведь в комнате кто-то есть! Вот он тихонько вздохнул, скрипнула кровать под невидимым телом, прошуршали лёгкие шаги. Стукнула входная дверь, и всё стихло. Лена до утра не сомкнула глаз. Из какой-то боязни она не рассказала подруге о ночном госте: вдруг Таня примет её за сумасшедшую? *** Что Светочка Вале не дочь, подруги узнали от болтливой поварихи. — А кто? — подняла глаза от тарелки Таня. — Племянница, родной сестры дочка. Иришка недавно умерла от рака, сгорела за несколько месяцев... Папашка бросил девочку, в город уехал хвостом своим кобелячьим перед девками крутить. Свету Валька удочерила, ведь родная кровь. Она баба добрая, хоть и пьёт. — А мать Светы... она где похоронена? — заикаясь, спросила Лена. — Известно где, на нашем кладбище, — вздохнула повариха. Сирота при живом отце! Если бы не Валя, быть бы малышке в детском доме. Вечером она зазвала девочку в комнату и высыпала на кровать содержимое своей косметички — играй, Светочка. Пригладила светлые волосики, обрамляющие нежное личико. *** Дискотека лихо отплясывала под «Ласковый май». Парни топтались на месте, едва переступая ногами, а девушки веселились вовсю, вертели попками, обтянутыми джинсами с верблюдом на этикетке. Они были не прочь танцевать до утра, но в положенное время заведующая клубом сказала своё веское «Баста!» и погремела ключами. Молодёжь с ворчанием разошлась по домам. — Время ещё детское, — недовольно говорила дорогой Таня, — в пионерском лагере и то позже ложились. В окнах Валиного дома горел свет. Девочки переступили порог и едва не наткнулись на Серёжку, старшего сына хозяйки. — Ты чего не спишь? А мама где? — спросила Лена. — Не хочу... Спит! — ответил Серёжа. Оказалось, что не спят и близнецы, Света хнычет и сосёт палец — хочет есть, а Валентина приняла на грудь и храпит на печи. — Тётя Валя! — затормошила её Лена. — Брось, её и пушкой сейчас не разбудишь. Сварим картоху, сами поедим и детей накормим, — сказала Таня. Она быстро переоделась и принялась мыть в кастрюле картофельные клубни. — Я сейчас... — Лена сдвинул одеяло, чтобы в комнате было светлее, и стала расшнуровывать кроссовки. Блям! Это упал на подоконнике Танин дезодорант. Лена чуть повернула голову на звук: баллончик медленно покатился с одного края на другой, остановился, словно раздумывая, а потом потом — в обратную сторону. «Мышь!» — подумала Лена. Она замахнулась кроссовкой, и дезодорант остановился. Опустила — и баллончик опять покатился по кривому подоконнику, как будто кто-то невидимый играл с ним. Стало так холодно, что девушке показалось, как изо рта вырываются облачка пара. Лена бросила обувь и выскочила в прихожую. — Ты чего? — повернулась от плиты Таня, увидев бледное подружкино лицо и округлившиеся глаза. — Всё нормально, просто есть хочу! — отговорилась Лена и стала накрывать на стол. В сторону страшной комнаты она старалась не смотреть. Поели сами, детей накормили и уложили спать. Пора было и самим укладываться. Легли, а не спится. По радио заиграл гимн, значит, уже наступила полночь. И правда — часы в комнате пробили двенадцать раз. Валентина вдруг сильно всхрапнула и замолчала, как будто ей зажали рот. Лене стало не по себе. — Тань, иди сюда, мне что-то страшно, — позвала она. Таня схватила подушку и юркнула под одеяло. Девочки пригрелись и задремали. Глухо стукнула входная дверь. Сон отлетел. Лена испуганно ойкнула: она ведь полчаса назад сама закрыла тяжёлый засов, никто не мог войти. Может, Серёжка проснулся? Послышались шаги. Кто-то остановился рядом с комнатой. Взвизгнула молния расстёгиваемой косметички. Донеслось невнятное бормотание, из которого Лена не могла понять ни слова. Это не Валя и не дети, это кто-то другой! Яркий свет лампочки ударил в глаза: невидимый гость отодвинул одеяло. В тишине было слышно лишь прерывистое дыхание девочек. Страшный холод и оцепенение сковали тело Лены, она хотела крикнуть и пошевелиться, но не могла. Внезапно что-то приподняло её в воздухе. Чьи-то невидимые сильные руки держали девушку и покачивали, как маленького ребёнка. Лена зажмурилась. Лучше не смотреть! Лучше не смотреть! Тогда можно будет свалить этот кошмар на головокружение. Сквозь ресницы она видела плывущие пятна яркого света; пыталась вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы, но увы, молиться не умела. И вдруг всё прекратилось. Лена почувствовала, как её осторожно положили на матрас. А потом кровать приподнялась и с грохотом опустилась, так что девочки откатились к стенке. Снова мелькнул свет — кто-то поднял одеяло и вышел из комнаты. Стукнула входная дверь: гостья ушла. Лена отыскала руку подруги, вцепилась в неё. Так они пролежала без сна до рассвета, молча, не сказав ни одного слова. А утром стали собирать вещи. Проснулась Валентина, захлопотала по хозяйству. — Доброе утро! Чай будете пить? — спросила она. — Тётя Валя, мы уходим, — за двоих сказала Лена. — Уходите? — переспросила хозяйка. Подруги ожидали, что она будет спрашивать причину, может быть, отговаривать, но Валя только кивнула: идите. Она одела Светочку, повязала платок и вышла из дома. Лена с Таней видели, как Валентина, чуть сгибаясь от тяжести, шла по дороге, ведущей на кладбище. — Даже не спросила ничего, — сказала Лена. — Чего спрашивать, и так знает. Она всё слышала, я уверена. Это Ирина, сестра её приходит, дочку ищет. Света с Валей на этой кровати спали до нас. — Она Свету со мной перепутала? — Не знаю, может быть. Потом поняла ошибку и рассердилась… Жалко, конечно, Иру. Молодая и красивая, Валентина говорила. В тот же день подруги перебрались в дом к одинокой старушке. Хоть та и ворчливая, зато ночами в доме было спокойно.

Вот досада! Первый раз позвонили мошенники, и мне не удалось с ними пообщаться как следует. Звонок с незнакомого номера. Автоответчик: "С вами говорит Сбербанк. С вашего личного кабинета была подана заявка на кредит. Если это вы подали, то скажите "да". Если не вы, то -- "нет"". Я с удовольствием сказала "нет", кто-то подключился и скороговоркой, со страшным акцентом на корявом русском что-то сказал. Я поняла только два слова: личный кабинет. Попросила еще раз то же самое, но членораздельно. Сразу трубку бросили. Номер был не Сбербанковский.

Хороша печка! Большая, белая, как барыня, занимающая половину кухни... Просторная, как комната, с подтопком и лежанкой. Спишь на ней зимой — тепло безо всякой укутки. Не зря на ней так любят укладываться Яшка и Лёшка, не зря её уважает мамка, называет печкой-матушкой, просит гореть ярко, топить жарко. И печка старается: и избу греет, и хлебы печёт, и грибы-ягоды сушит. — Яша, ты обещал сказку, — напоминает братик, устраиваясь поудобнее на тёплой лежанке. — Когда это я обещал? — недовольно хмурится Яшка. — Выдумаешь тоже! — А тогда! Я за тебя у Вишенки чистил и воду носил. — А-а-а, ну ладно, слушай, — зевает Яшка, — какую тебе? — Новую. — Жил-был мальчишка и звали его Лёшка, — сочиняет на ходу брат. — До чего же вредный был парнишка, что ни в сказке сказать, ни пером описать... Лёша недовольно сопит. Вот всегда так! Хлебом не корми — дай подразнить. Ничего, в другой разик он придумает сказку про Яшку-дурашку, придётся братику морщиться, а терпеть. — Жили они с мамкой бедно: с хлеба на воду перебивались, молока не было... — Почему? — встревает Лёшка. — Коровы нет, она же дорого стоит, корова-то. Даже валенки новые справить сыну мамка не могла, не в чем было ему в школу ходить... И ни о чём другом не мечтал Лёшка, только о валенках. Другие мальчишки хотели, чтобы им ружьё купили, которое всамделишными пульками стреляет, или ножик с четырьмя лезвиями, а Лёшка хотел тёплые чёсанки. Раз пошёл он на Волгу жерлицы проверить. Видит: щука попалась. Лёшка обрадовался: «Вот здорово, мамка пожарит и пирог рыбный сделает с картошкой и луком!» А щука говорит ему человеческим голосом... — Ты про Емелю рассказываешь... — разочарованно тянет Лёша. — Балда, слушай ухом, а не брюхом!.. — щёлкает его по затылку Яшка. — ...И говорит человеческим голосом: «Отпусти меня, Лёшенька, к малым детушкам. Я тебя отблагодарю». «Обманешь?» — сомневается Лёшка. «Вот те крест, не обману», — крестится щука. — Это как же она крестится? — изумляется братик. — У неё рук нет. — Рук нет, зато плавники есть… Слушай дальше… Отпустил Лёша щуку, он добрый парнишка был, хотя и вредный. «Спасибо, Лёшенька. Сделаю для тебя всё, что только захочешь. Чего тебе больше всего хочется?» — спрашивает щука. «Валенки хочу!» «Хорошо. Как придёшь домой, подойди к печке, открой заслонку. Какой уголёк выпадет, тот и подбери — он волшебный. Что им нарисуешь, то и станет всамделишным». Лёшка обрадовался, прибежал домой. Хвать печной заслон, а из печки уголёк выскочил. Насилу дождался парнишка, когда уголёк остынет. — И что, Яша, он нарисовал им валенки? — торопит братик. — Погодь. Не лезь вперёд батьки в пекло... Захотел Лёшка чёсанки нарисовать, да задумался: а как же мамка? Мамка-то всю жизнь о корове мечтает... может, корову сперва нарисовать? Отодвинул он дорожку полосатую, чтобы места побольше было, нарисовал корову. Красивая получилась: с рогами, с четырьмя ногами и хвостом. Даже колокольчик не забыл. И только закончил, глядь — стоит всамделишная Бурёнка! Мычит, сена просит. Вывел Лёшка корову из избы, в сарай завёл, сенца дал. — А откуда у них сарай, если коровы не было? — снова встревает мальчуган. — Откуда?.. Оттуда! Не перебивай, коли сказку хочешь. Так вот... завёл в сарай, вернулся в избу. Думает: «Ну сейчас-то я валенки нарисую!» А потом вспомнил, что муки в ларе на донышке осталось, до нового урожая никак не дотянуть. И стал он мешки с мукой рисовать, да не ржаной, а белой. Десять мешков нарисовал. Смотрит и радуется: то-то же досыта хлебушка поедят! И так Лёшке вдруг есть захотелось, что нарисовал он пеклеванника с изюмом кусище, кренделей, селёдок, сахару... Попробовал пеклеванник — вкусно! Чайку бы ещё, да самовару у них нет. Мамка воду для чая в горшке грела. Взял да и нарисовал самовар пузатый, золотой, весь в медалях. Глядь — а уголька-то махонький кусочек остался. Испугался Лёшка, что обувку справить себе не успел, стал скорее чертить по полу... Один нарисовал — хорошо получился, а на втором уголёк в пыль рассыпался. Смотрит Лёшка и чуть не плачет. Снял он печной заслон, достал другой уголёк и нарисовал второй валенок, а тот не стал всамделишным, понятное дело, уголёк-то обыкновенный был — не волшебный. Яшка замолчал и через мгновенье засопел носом. — Яша! — трясёт его за плечо Лёшка. — А дальше-то что? — М-м-м... хр-р-р... — Яш! А дальше? — Дальше?.. — зевает Яшка. — Мамка приходит и спрашивает: «Ах, батюшки, Царица Небесная, откуда же столько муки? И самовар новёхонький! Кто принёс? И селёдка, и сахар, и пеклеванник...» «Ты, мам, ещё в сарай загляни», — смеётся Лёшка. А сарае-то корова стоит, сено жуёт. Уж как мамка обрадовалась, как обрадовалась... как... хр-р-р... — А с валенками-то что? Яшка открывает сомкнувшиеся было веки: — Ничего... давай спать. — А как же он в одном валенке-то? Холодно же. — Да что ему будет, он привычный... Яшка засыпает, а Лёшенька всё таращится в темноту, переживая за мальчишку с таким же именем. — Яша! — Лёша снова трогает брата за плечо. — Может, мамка купила ему валенки на радостях? Хотя бы один? — М-м-м... Дёры получишь! — Ну хоть один... — Да, да, купила! Даже два купила, отстань! — шипит Яшка. Лёшка облегчённо вздыхает, месит кулаками подушку. Раз всё хорошо — теперь можно и спать! Через минуту он посапывает носиком и видит сон, в котором его счастливый тёзка щеголяет в новых, тёплых, добротных валенках.

С удовольствием читаю рассказы Ольги Торощиной, по-моему, они все замечательные. Спасибо за "Магазин психологической помощи".

У сына мошенники украли с карты 400 рублей. Оплатили этими деньгами онлайн-кинотеатр в Москве. Он сразу заметил и перевёл деньги, позвонил на горячую линию Сбера, те заблокировали карту. Деньги сказали, что не вернут, так как ими отплачена подписка. Пароли и коды никому не говорил, данные карты в интернете не сохранял - я спросила. Мы предположили, что кто-то из курсантов взял карту (сын в Армии) и передал данные другому человеку. Без присмотра карту не оставлял, всегда в кармане, но на 100% гарантировать нельзя. Могли во время сна достать и переписать.

Мамину подругу Татьяну развели на 50 тысяч. По кабельному ТВ увидела она рекламу экстрасенсов и позвонила им. Экстрасенсы по телефону определили давнишнюю порчу, и Татьяна поразилась: надо же, угадали! Была когда-то в её жизни соперница, конечно же, это она порчу навела. Снять порчу стоило 250 тысяч. Пятьдесят у Татьяны было, она перевела на карту кому-то из "экстрасенсов". По видеосвязи (?) мошенники проводили сеансы, и Татьяна чувствовала, что ей легче, порча уходит. Потом "экстрасенсы" стали грозить, что если не довести дело до конца, то порча перейдёт на детей и внуков. Татьяна кинула просить в долг у подруг, те стали выспрашивать подробности и открыли глаза, как говорится. Заявление в полицию писать не стала. Стыдно, и не верит, что мошенников накажут.

На мои шестнадцать лет мама тоже пригласила взрослых -- родню и подруг с мужьями. Среди них была пара, тётя Лида с дядей Валерой. Вот их я не любила и уговаривала маму не звать. Но как же! Лучшая же подруга, кроме того, она уже купила подарок -- набор косметики. Что делать, пришлось согласиться. И вот в день рождения приходят взрослые гости, и тётя Лида заходит в мою комнату и отдаёт подарок: копеечную губную помаду и маленький кружочек фиолетовых теней. Дарила она, а стыдно было мне.

Какая знакомая ситуация... Когда жена брата мужа родила второго ребёнка, она почему-то думала, что материнский капитал можно будет сразу использовать. А не вышло. Кредит семье тоже не дали, они по-всякому пробовали, и тогда сноха начала выносить мозги свёкрам. Как им тяжело вчетвером в однушке, да как они там помирают и тому подобное. Свёкор орал сначала, что не просил рожать, но в итоге пошёл сам брать деньги в долг. До продаже квартиры свёкров дело не дошло, они в своём уме. Купили брат с женой большую квартиру, добрачная однушка была продана. Новая квартира оформлена на двоих. Через три года жена выгоняет своего супруга и подаёт на развод. Через суды брат мужа смог выбить из неё часть (незначительную) денег. Вы скажите свекрови: "Мама, а вдруг они разведутся?" Почему-то женщины часто думают, что муж должен уйти в даль светлую, оставив всё жене и детям, тем более, что их трое. Ну и мама, само собой тоже не нужна станет.

https://ria.ru/20210318/manizha-1601791920.html Общественная организация обратилась в Следственный комитет по поводу песни "Русская женщина".

Да. И непонятно было: то ли он забрал лишние, то ли фирма недодала. Менеджеры стояли насмерть: ничего не знаем, всё было отгружено как положено, ищите сами. Получается, Коле мы и кредит предоставили, недостача тоже за наш счёт, потому что Коля глаза вытаращил: "А я тут с какого боку? С чего я должен в убытке остаться?" Неделю фирма морочила голову, потом пересчитали, рулоны нашлись. И тут Коля опять появился: дайте каток, газон укатывать. За который он ещё не рассчитался. Не дала, пусть ножками топчет.

Уморились за день Яшка с Лёшкой. Ведь ученики, как считал Яшка, самые занятые на свете люди. В школу ходить надо? Надо. Уроки делать надо? Надо. А мамке помочь по хозяйству? Тятьки нет, одни они остались в дому помощники. И к вечеру у обоих слипались глаза, едва кукушка успевала девять раз прокуковать. — Яша, расскажи сказку, — попросил брат, укладываясь на печке. — Каждый день сказку! — проворчал Яшка. — Спи, неугомонный. — Вот расскажи одну, я сразу усну. — У-а-а-а! — протяжно зевнул Яшка. — Ладно, слушай. Жили-были старик со старухой. Ну вот жили они, жили, а детей не нажили. Вот нас у мамки трое, мы завсегда ей поможем: и воду принесём, и дров наколем, и в курятнике приберём. А у них никого. У стареньких, сам знаешь, то спина заболит, то нога, то рука... И решила старуха как-нибудь себе ребёночка заиметь, девчонку лучше всего, помощницу, вроде нашей Полинки. Замесила она тесто, слепила из него девчонку. С руками, ногами и головой — как положено. Сделала ей глаза из изюминок, сунула на лопате в печь и ждёт, когда девчонка испечётся. Вдруг слышит: кто-то пищит в печке. «Ах батюшки, святая икона! — запричитала старуха. — Никак получилось!» Заглянула она, значит, в печь, а там девчонка махонькая сидит, всамделишная. — И как же она не сгорела в печи? — спросил Лёшка. — Как?.. Ну это же сказка, в сказках всё бывает… Вытащила старуха девчонку и говорит: «Это доченька моя, красавица моя! Назову её Шанежкой». Вечером старик вернулся, увидел девчонку и удивился: «Что за девочка такая пригожая на лавке сидит?» А Шанежка и правда хороша была: глазки как изюминки, волосы рыженькие... — Как изюминки? Такие маленькие? — изумился Лёшка, представив девочку с крошечными глазками. — Ну не как изюминки, побольше чуток. — Тогда это черносливинки. — Пускай будут черносливинки, — согласился Яшка. — А старуха отвечает: «Это дочка наша, Шанежка, я её из теста слепила. Будет нам помощница». Ну, старик тоже обрадовался. На другой день старуха проснулась, самовар надо ставить, а воды нет. Просит дочку за водой к колодцу сходить. Шанежка взяла вёдра и пошла босиком на улицу. И тут за ней какие-то собаки увязались. Они, слышь, дух хлебный учуяли, жрать, небось, хотели, ну и прицепились к Шанежке. Бегут следом, гавкают, норовят за ногу куснуть. Одна псина изловчилась, тяпнула за пятку и откусила. Сидит и жуёт хлебушек. — Яша! — вытаращил глаза Лёшка. — Как же она теперь ходить будет без пятки? Придумай что-нибудь хорошее! — Эва! А Красную Шапочку волк целиком съел — и ничего! Может, она рада была, если б только пятку… Не нравится — сам сочиняй, — проворчал Яшка и, поломавшись прилику ради, продолжил: — Пришла Шанежка домой, хромает, плачет, жалуется. Бабка ей говорит: «Ну ничего, полусапожки мои наденешь и сможешь ходить». А на следующий день старик со старухой Шанежку на сенокос взяли. Косят они траву, косят, вдруг откуда ни возьмись налетели птицы, целая стая ворон, и как начали клевать девчонку и в руки, и в голову, и в лицо... Увидел дед, подбежал, руками машет, кричит: кыш, кыш! Отогнал ворон, а Шанежка стала вся поклёванная, будто рябая. Заахала да заохала старуха: жаль дочку, но потом и говорит: «Ну ничего, с лица воду не пить». Лёшка огорчённо засопел. Как это — «воду не пить», коль девки из-за махонького пятнышка переживают, от зеркала не отходят. — А дальше что? — спросил он с надеждой. — А дальше... прошло несколько лет, Шанежка подросла, помогала по хозяйству, и старикам полегче стало. А потом пришла засуха, и хлеба в поле погибли, и наступил голод. И когда есть стало совсем нечего, взяли они да и съели хлебную девчонку. — Как съели? — ужаснулся Лёшка. — Какая-то нехорошая у тебя сказка. — Колобка лиса съела, так хорошая сказка, а моя — нет? — обиделся брат. — То Колобок… — Всё одно. Поели старик со старухой хлебца и с голоду не померли. На кровати заворочалась мать. — Я вот тебе дёры задам, баловник, — проворчала она, — зачем мальчонку дразнишь? Не слушай его, Лёшенька, я сейчас переиначу. Стало быть, цапнула собака Шанежку за пятку, девка прибежала домой, плачет. Старуха ей говорит: «Не плачь, доченька, сейчас слеплю тебе новую пяточку». Замесила теста чуток и прилепила кусочек к ноге, а он раз — и прирос. Стала ножка целенькой. — А потом что, мам? — свесил голову с печки Лёшка. — Потом она выросла, стала такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Нашёлся для неё жених... Свадебку сыграли, зажили молодые хорошо... А чего бы не зажить — приданое ей отменное справили: и тёлочку, и козочку, и поросёнка, и курей полон сарай... Перину опять же и машинку швейную. За ручку крутишь, а она сама шьёт, не надо иголкой тыкать. — Как у Мухиных, да, мам? — Да, как у Мухиных. Заказы стала брать, денег заработала у-у-у.... И всё у них было хорошо, десять детишек народилось, пять парнишек и пять девчонок. Всамделишных, не из теста. Ну вот и сказке конец, а кто слушал, тот молодец. Хорошую сказку мы с Яшей придумали? — Эге... — протянул Лёшка, повозился и вскоре засопел. Угомонились дети, темно и тихо в доме, лишь сверчок напевал за печкой песенку: цвирк-цвирк-цвирк... Мать улыбнулась: выдумщик Яшка, как придумает что-нибудь… То уголёк волшебный, то девчонку из теста... Вспомнив про квашню, она поднялась с постели и обмяла тесто в кадке. Будет завтра хлебушек пышный да румяный. Будут сыты, слава тебе, Царица Небесная.