Полночь

Лёшенька Покупать жеребёнка на базаре они не захотели, да и опасно это было: продавцы — народец ушлый. Подсунут бог знает что, старого мерина краской покрасят и выдадут за молоденького конька. Да и зачем базар, когда под боком отличные жеребчики у коннозаводчика Михаила Ивановича. Конюх Антип привёл мать с мальчишками в конюшню показывать жеребят. Мать с Яшкой ходили и почтительно слушали обо всех достоинствах жеребчиков. Мать просила: — Антип Николаич, вы дорогих нам не показывайте, нам попроще какую ни на есть лошадку. У Лёши все лошади вызывали восхищение, он отошёл от матери и пошёл мимо денников, с любопытством заглядывая в отсеки. — Вот орловская порода, хороший жеребчик Голубок, — продолжал расхваливать жеребят Антип. — Да что вы, нам не надо орловских, нам для упряжи, попроще, — говорила мать. — Да мы понимаем, что для упряжи, мы же не без понятия. Но я всех должен показать. Не так много жеребят теперь, а вот раньше... Тихое ржание заставило Лёшу остановиться. В деннике стоял тёмно-коричневый с вишнёвым отливом жеребчик, с тёмной гривой и острыми прядающими ушками. Лёша замер напротив жеребчика, лаская взглядом изящную узкую мордочку и изогнутую шею. И пронеслось в голове, как он стоит босиком в воде, жеребчик пьёт, склонив к воде свою красивую голову, встряхивает гривой, и капли воды падают с его губ... — Это он! Жеребчик снова заржал и потянулся к Лёше через короткую решётчатую дверь. — Мама! Яша! — позвал мальчуган. — Смотрите, вот наш жеребчик. — Молодец, хорошую кобылку выбрал, — похвалил Антип. — Красавица, выносливая, быстрая, к узде приучена — то, что вам надо. — Это она нас выбрала, — Лёша не сводил восторженных глаз с жеребёнка. — А как её звать? — спросил Яшка. — Да как захотите, так и назовёте. Мы, правда, Вишенкой уже кличем... Это всё Варюша, дочка хозяйская, им клички раздаёт. — Вишенка-а-а... — выдохнул Лёша, и столько нежности и восхищения было в этом одном слове... — Ну, я вижу, что вы друг другу понравились — это важно, — улыбнулся в бороду Антип. — Ежели конь ни в какую не признаёт нового хозяина, то одна мука будет. Готовьте стойло, да и забирайте. Уж будьте покойны, стойло Яшка с Лёшей подготовили как следует: выскребли, вычистили несколько лет пустовавшую без коня загородку, свежей соломой пол устелили. Заходи, живи, Вишенка! За жеребёнка запросили больше, чем думала мать. — Вот, Михайло Иваныч, муж покойный копил до войны. Я всё берегла на деток, на приданое Полюшке, да прижало: лошадь в хозяйстве очень нужна, — достала мать из кармана юбки завязанные в платочек червонцы. — Понимаю, Вера Семёновна, — кивнул Михаил. Она отсчитала деньги, сложила платочек в несколько раз и снова убрала в карман. — Их можно обменять на «красненькие»? – спросила она. — Конечно, можно, да только зачем? Золото есть золото, лежит себе, хлеба не просит... — Михаил убрал деньги в ящик стола. — Поздравляю с удачной покупочкой, вы не пожалеете. Вишенка — прелесть что за кобылка! — Спасибо, Михайло Иваныч! – мать поклонилась и направилась к выходу. Антип прохаживался по двору, держа Вишенку под уздцы, мальчишки ходили за ними по пятам. — Ну как, мамка, купила? Можно забирать? – налетели они с вопросами на мать, спускающуюся с крыльца. — Купила, купила, — сморщила она губы в улыбке. — Ну, держи поводья! — Антип по-доброму усмехнулся, наблюдая с каким трепетом и восторгом дети прикасались к лошади. Дрожащей от волнения рукой Яшка принял поводья и вывел Вишенку с просторного хозяйского двора. За лошадью мать хотела прийти одна, но разве удержишь детей? Все, включая Полину, пошли с ней, надев на себя лучшую «кобеднишную» одежду, чтобы не нарушать торжественности момента. Небольшое расстояние до дома шли медленно, ловя завистливые взгляды знакомых мальчишек и девчонок. Лёша побежал вперёд и распахнул ворота, кобылка вошла, помахивая хвостом. — Вот, Вишенка, это наш дом, теперь и твой тоже, — сказала мать. — Возьми, золотая моя, не побрезгуй. Она подала кобылке кусочек хлеба с ладони. Вишенка потянулась чуткими ноздрями, мягкие губы подобрали хлеб. — Уж так Егорушка за нас порадуется, что с лошадью мы теперь, — сквозь слёзы улыбнулась мать. Самого дорогого гостя не потчевали так, как кобылку. На, Вишенка, сенца свежего! Или, может, водицы испить хочешь? Яшка тут же принёс ведёрко воды. — Мам, мы почистим её, а то она запылилась, — Яшка покосился на забор, где гроздьями повисли любопытные ребята. Мать глянула на идеально чистую лошадь: — И то верно. Почисть — они это любят... Яшка махнул рукой ребятам, и они посыпались во двор с забора, как горох. — Ух ты, какая важнецкая! — Прям вишнёвая, да, Колька? Кирька, лавочников сын, кривил губы от зависти. — А откуда у вас деньги на лошадь? – ехидно спросил он. — Накопили. Тебе-то что? – презрительно буркнул Яшка. — А говорят, что украли! — Да чтоб у тебя язык поганый отсох! – возмутилась Олька и немедленно закатила Кирьке такую знатную затрещину, что долго горела ушибленная рука. *** Дети успокоились только к вечеру, когда кобылку завели в стойло. Только и разговору было за столом, что о Вишенке. Какая она умница и красавица – свет не видывал такой умной и красивой лошади! — Мам, а откуда у нас деньги взялись? – спросила вдруг Полина. — Тятя копил ещё до войны тебе на приданое, да Яшеньке на учёбу. — Я так и думала, — кивнула Полина, —а Кирька – чтоб у него язык отсох – говорит, что мы украли. — Поля, грех так говорить! – ужаснулась мать. — Да это не я сказала, а Оля. — Нет, дочка, мы сроду копейки не взяли, не слушай этого Кирьку. Они ели гороховый кисель с коровьим маслом, пили чай с сочнями, растягивая удовольствие. Потом легли спать, но заснули не вдруг, всё шушукались да перешёптывались. Мать подлила масла в лампадку, долго молча молилась перед образами, осеняя себя крестным знамением, и плакала… *** Яшка и Лёша ведут Вишенку к реке. Кобылка тихо, радостно ржёт, чуя воду. — Пить хочет, — говорит Яшка. Лошадь сразу же приникает к воде, босой Лёшка стоит рядом и поглаживает бархатистую шею. Если бы какой-нибудь художник оказался сейчас на берегу Волги, то замер бы, поражённый этой красотой: сверкающая река в лучах закатного солнца, жёлтый песчаный берег, тёмно-коричневая с вишнёвым отливом лошадь, склонившая голову к воде; и двое босых счастливых мальчишек, оглаживающих её шею. Может, он, восхищённый увиденным, потом напишет масляными красками картину на холсте. И Вишенка будет там, как живая, и маленький белоголовый Лёшка, при одном взгляде на которого приходят на ум Ангелы с икон; и взлохмаченный Яшка в синей рубахе и закатанных штанах, которого как ни причёсывай, всё равно волосы торчком. Вишенка напилась, запрокинула голову, и прозрачные капли воды сорвались с её губ… Автор — Ольга Пустошинская.

Пламя огня У вас, скорее всего, сахар зашкаливает, поэтому и плохое самочувствие, весь организм страдает.

Утка (имеется в виду больничное судно) берётся в кавычки или нет? Просмотрела справочник Розенталя, решила, что кавычки не нужны, так как слово достаточно широко распространено. Я права?

На днях прилетает сообщение от девушки, с которой мы мало знакомы. -- У меня к тебе дело. Чуть не падаю со стула от такой фамильярности, но всё же спрашиваю что за дело. Ну, дальше всё стало как всегда: тыщу рублей до завтра. Поглумилась немного. Светка, говорю, заходи, сейчас дам тысячу. На Светку отозвались, стали склонять на карту перевести. Ладно, давай. Деньги не пришли, разумеется, "Светка" вторую карту предлагает... А потом появилась хозяйка и написала, что её взломали.

Феня летала по избе, накрывая на стол: поставила тарелки с кашей, свежие огурцы и пучок лука, нарезала хлеб: — Кушайте, гости дорогие! Гости не заставили себя упрашивать — съели всё, что на стол поставлено, выпили по две чашки чая с куском ватрушки. — Тять, мы на рыбалку пойдём, — сразу после ужина сказал Лёша. — Не поздновато ли? — поднял глаза Константин. Яшка заволновался: — Не, не поздновато. Вечерний клёв завсегда лучше! Феня кормила у печки дочек жиденькой кашкой. Лизутка и Танюшка открывали ротики, как галчата, Феня поочерёдно отправляла в них по ложке каши. — Да ты бы с ними пошёл, Костя. Бережёного бог бережёт. — И то верно. Собери нам с собой чего-нибудь, картошку в золе запечём, — согласился Константин. У Яшки вытянулось лицо, глаза стали размером с блюдца. Вот так сестрица Феня! Вот так удружила, спасибочко тебе! Они с Лёшкой обменялись отчаянными взглядами. — Дядя Костя, мы сами хотели... да и ребята придут. — Уважь старика, — усмехнулся Константин, — сто лет на Волге не был, хоть скупнусь разок. Тут Лёшке пришла в голову какая-то идея, он наступил брату на ногу и сказал: — Ты скореича, тятя, а то мы тебя ждать не станем. — Чего ты не отговорил? — зашипел Яшка, когда Константин вышел из-за стола. — Не дрейфь! Он спать будет, а мы уйдём потихоньку, — в самое ухо зашептал Лёша. — Спать?! А если он не захочет? — Захочет... Айда собираться! Они пошли на косу - излюбленное рыбаками место. Было очень тепло и тихо, речная гладь блемтела как зеркало. Константин размотал удочки, привязал грузила: — А черви где? — Вот, - Яшка подал банку с червями, которых сам накопал после ужина в огороде. Константин пристроил удочки на рогатины, сел на нагретый за день песок. Лёшка немедленно забрался к отцу на колени и обвил руками шею. Константин растроганно гладил льняные кудри и думал: "Скучает без тятьки мальчонка, родная кровь..." И тут его почему-то стало клонить в сон. Он встряхивал головой, прогоняя дремоту, но она становилась всё сильнее. Константин стал клевать носом, голова его клонилась к груди. — Тять, да ты бы лёг, коль устал. Мы с Яшкой последим за удочками. — Да... что-то в сон клонит, спасу нет. Я чуток полежу... разбудите, если что. Константин расстелил на песке куртку и прилёг, поджав ноги. — Это ты, что ли, его усыпил? - Яшка подошёл, заглядывая в лицо спящему. — Эге. Бежим, а то темно будет! Они пускаются бежать во весь дух обратно в деревню, благо, что не так далеко. Осталась позади Волга, гумно, деревенская улица. Вот и кузня на окраине белеет стенами. Вокруг ни души, слава богу. Они останавливаются возле уборной и долго не могут отдышаться. — Лопату я спрятал в траве, Лёшка, поищи, - прерывающимся голосом говорит Яшка. Лёша целую вечность шарит в траве, наконец, лопата найдена. — Ну, с богом. — Яшка начинает расширять выкопанную утром ямку. Земля твёрдая, но Яшке не привыкать, яма становится всё глубже, отброшенная земля осыпает Лёшку с головы до ног. Мальчуган сначала просто стоит и смотрит, потом убегает куда-то и возвращается со второй лопатой. — У Макаровых к забору прислонена была, - объясняет он. — Потом назад поставлю. Дело идёт гораздо быстрее, вот яма уже глубиной с аршин, а сокровищ пока не видно. — Как быстро стемнело... Лёшка, это точно тут? — Эге, ещё чуть-чуть осталось... Яшка с удвоенным усердием продолжает копать. Вдруг его лопата обо что-то стукнула. — Есть... - сердце у него так и прыгает. Лёша залезает в яму и потихоньку, чтобы не повредить, откапывает найденный предмет. — Что там, Лёшка? — Сейчас... жестянка какая-то... — Лёша царапает землю ногтями и вытаскивает тяжёленькую жестяную банку с крышкой. - Держи, - он подаёт банку Яшке, потом вылезает из ямы. Банка жестяная, видимо, из-под чая или конфет, на ней что-то нарисовано, но в темноте не рассмотреть что. — Ну, Яша, открывай, — волнуется Лёшка. Яшка поддевает жестяную крышку и открывает банку. Братья сталкиваются лбами, пытаясь рассмотреть её содержимое. Лёша запускает руку в банку... — Это деньги! - на ладони у него монета, не разобрать какая именно, но монета! Им хочется вопить и прыгать от радости, но приходится смирить восторги: лишний шум совсем ни к чему. Они быстро закидывают яму землёй, уничтожая следы раскопок, заваливают сверху бурьяном. Соседскую лопату Лёша относит обратно, а свою Яшка прячет в траве, чтобы завтра вернуть в кузню. — Назад надо идти, пока дядя Костя не проснулся, — говорит Яшка, запихивая банку в мешок. — Можно не бежать, он долго спать будет, — успокаивает Лёша. — Яш, а как ты думаешь: хватит денег на жеребёнка? — Банка тяжёлая, хватит, наверно. Стало совсем темно, только луна освещала дорогу. Хорошо, что вокруг безлюдно, никто не пристаёт с вопросами. Они минуют деревню, проходят гумно, потом идут по берегу. Яшка внутренне боится, что Константин проснулся и подумал, что они утонули. Бегает, поди, бедный, по берегу, орёт... Беспокойство заставляет его ускорить шаг... Ну вот уже и коса. Константин всё так же спит, похрапывая, подложив ладонь под голову - похоже, что он ни разу не просыпался. — Тятя, тять! — трясёт его Лёшка. Константин сразу открывает глаза, с недоумением смотрит по сторонам: — Что? Клюёт? — Тять, пошли домой. Ну её, эту рыбу. — Зачем же мы тогда пришли? — недоумевает Константин, но принимается сматывать удочки. Хитрая рыба съела, конечно, всю наживку, и посмеивается, должно быть, в сторонке над этими странными людьми. — Ничего не поймали, что ли? - Константин заглядывает в ведро. — Стыдно пустыми домой идти... Мальчики сконфуженно помалкивают. Света в окнах не было, Феня уже спала. Рыжик вылез из своей конуры, обнюхал Яшку и Лёшу, зачихал и зафыркал: "Фу, чем это от вас так смердит, люди добрые?" Они тихо прошли в горницу. Константин чиркнул спичкой и зажёг керосиновую лампу. — Укладывайтесь и не шумите... Где это вы так выгваздались? - он только сейчас при свете лампы заметил, что Яшка и Лёша перепачканы землёй. Светлые Лёшкины волосы были серыми от пыли, у Яшки на лице грязные полосы. Братьям смерть как хотелось рассмотреть свою находку поподробнее — Скажем? — движением глаз и бровей спросил Яшка. — Давай, — так же мимикой ответил Лёша. Яшка достал банку из мешка и, чувствуя торжественность момента, поставил её на стол. — Что это? — изумился Константин и подошёл ближе. Теперь стало видно, что это банка из-под печенья "Эйнемъ", о чём и гласила надпись над картинкой. На самой картинке был нарисован облезший от времени мальчик в смешной широкополой шляпе и красной курточке, прижимающий к груди большую коробку с печеньем. Яшка открыл жестяную крышку и высыпал содержимое на стол, придерживая монеты, чтобы они не раскатились. Константин вытаращил глаза: — Откуда это? Мальчики стали наперебой рассказывать, как они искали клад, чтобы купить жеребёнка, и вот нашли. Константин двумя пальцами взял монету, поднёс к свету. Золотая десятирублёвая монета с профилем царя Николая тускло блеснула у него в руке. — Вот это да! Тут надо сказать, что с началом войны золотые монеты мгновенно исчезли из обращения. Бумажные ассигнации невозможно было обменять на золото. К концу года пропали серебряные монеты, а потом уже и медные. Вот так не стало никаких монет, разве что у какого-нибудь хозяина побогаче, который мог отложить в мошну лишнюю монету. На замену мелким монетам пришли бумажные деньги-марки - всамделишные юбилейные марки в честь трёхсотлетия царствования Дома Романовых, - но крупнее почтовых и на плотной бумаге. Вместо клея с обратной стороны была надпись, что марка "имеет хождение наравне с... разменной монетой". Разве это деньги? Не деньги, а тьфу! А тут — настоящие золотые десятки! — Вот так повезло вам, ребятки... сколько же тут? Стали считать, раскладывая монеты стопками. За этим занятием и застала их Феня, разбуженная позвякиванием и приглушёнными восклицаниями. Оказалось тридцать пять десятирублёвок, двенадцать золотых монет по пять рублей и семь серебряных. Лёша потрогал пальчиком столбики монет: — А этого хватит на жеребёнка? — Да этого хватит на четырёх жеребят! — успокоил Константин. — Интересно, кто мог закопать банку? Они стали строить самые невероятные догадки, но сошлись в одном: хозяина денег наверняка не в живых, иначе он бы давно выкопал жестянку. — Не могу в толк взять, Лёшенька, откуда ты знал, что возле уборной надо копать? — заинтересовалась Феня. — Да не откуда... просто увидел, и всё, — пожал плечом Лёша. — Богом поцелованное дитя... Деньги сложили обратно в жестянку из-под печенья и спрятали в подпол. Всё ночь Лёше снился тёмно-коричневый с вишнёвым отливом жеребчик, которого он вёл к реке на водопой. Жеребчик фыркал и прядал ушками, пил чистую воду, а Лёша, стоя босыми ногами в воде, поглаживал его бархатистую шею... Феня встала самой первой, когда все в доме ещё спали. Она заглянула в зыбки к близнецам, бросила взгляд на печь, где спали мальчики. Тихо оделась и пошла в сарай, где уже нетерпеливо блеяла коза. Яшка сквозь сон слышал чей-то свист, но проснуться никак не мог: не отпускала сладкая дрёма. — Братец Яков! — потрясла его за плечо Феня. — А? Что? — с трудом разлепил глаза Яшка. — Там Мишка с Петей пришли, ждут тебя на рыбалку. Червей жирных накопали, сказывают. Пойдёшь али как? Яшка застонал и упал на подушки. За утренним чаем братья, предварительно пошептавшись во дворе, объявили, что оставляют Константину с Феней сто рублей на тёлку или жеребёнка. — Ну что вы, братец Яков, Лёшенька... не надо. У нас коза есть, голодные не сидим, — отказывалась Феня, теребя косу, а Константин смущённо покашливал, двигая по столу чашку с палящим чаем. — Возьми, тять. И мама Соня этого тоже хочет, — Лёша смотрел прямо в глаза отцу. — Да, лошадь бы, конечно, пригодилась в хозяйстве. Как пахать, так просишь у кого, кланяешься. У меня раньше был Гнедко - на войну забрали, не вернёшь теперь... Спасибо, ребятки, — Константин вытер рукавом невольно набежавшую слезу. После чая он сообщил, что в кузню сегодня не пойдёт: ему давно выходной полагается, а поедет провожать сына с племяшом до дому. — Опасно с такими деньгами одним ходить. Лихих людей нынче много... Мужик на попутной повозке подвёз их до станции. Константин посмотрел, прищурившись, на станционный магазин: — Какой магазин раньше был! Там даже шоколад продавали. Давайте-ка зайдём, может, гостинца какого ни на есть получится купить. Яшка с Лёшей его горячо поддержали: кто же будет отказываться от гостинца? Они вошли в магазин и - о, чудо расчудесное! - там продавали настоящие сдобные крендели с маком, а ещё пшено и гороховую муку. То-то вкусный гороховый кисель сварит мамка! Обрадованный Константин купил всего по фунту для свояченицы и столько для себя, расплатившись бумажной пятёркой из кошелька. Они направились в деревню, до которой оставалась всего верста, Константин шёл, прихрамывая, курил самокрутку и поучал мальчишек: — Никому не болтайте про червонцы, а то прознают — отнимут деньги. — Знамо дело! — стрельнул глазами Яшка. Ему даже обидно стало: что он, девчонка, чтобы болтать? — Ежели кто будет спрашивать откуда деньги на лошадь, говорите, что тятька до войны копил. Понятно? — Поняли, не маленькие, — засопел Лёшка. — Ну вот и хорошо, что поняли... Мать полола сорняки в огороде, подоткнув тёмную юбку, как услышала стук калитки. — Мои вернулись, поди... Она вымыла в бочке с водой руки, вытерла передником и вышла во двор. Лицо у Константина весёлое, хотя и несколько смущенное, мальчишки радостные, ну и слава богу. Поздоровались, перецеловались... — Мамка, идём в дом скореича, - торопил Лёшка, — мы такое тебе покажем! — Ну идём, идём, сорванец. Что ты хочешь показать? Тятька козулю купил? — Нет, не козулю! — Лёшка подпрыгивал от возбуждения. Константин выложил на стол крупу, крендели и гороховую муку. Мать ахала, благодарила и улыбалась, а она так редко улыбалась последнее время! Лёша, сияя глазами и раздуваясь от гордости, полез в мешок и достал банку из-под печенья "Эйнемъ", открыл крышку и высыпал монеты на стол. — Вот! — Матерь Божья! - мать осторожно прикоснулась к монетам, словно не веря в их реальность, подняла изумлённые глаза на Константина. — Чьё это, братец? — Наше, наше! - запищал Лёшка. - Это мы с Яшей нашли возле нужника! Перебивая друг друга, они стали рассказывать всё с самого начала, не упуская ни одной мелочи. Мать крестилась и плакала: — Будет теперь у нас лошадь, одежонку новую деткам куплю, валенки... Егор, Царство ему Небесное, всё убивался, когда нашего мерина на войну забрали. Теперь порадуется за нас...

Эх, жеребёночек... Каурой масти, с быстрыми точёными ножками, с узкой мордочкой, с острыми ушками и развевающейся гривой... А звать его... постой, как же его будут звать? Ветер! А если кобылка, то — МерсЕдес. Яшка недавно прочёл "Графа Монте-Кристо", ему очень понравилось это имя - Мерседес... Яшка видит себя на подросшем уже жеребчике, чувствует босыми ногами его бока. Он летит во весь опор, только ветер свистит в ушах... Он лезет в свой ящик буфета, достаёт жестяную банку из-под монпансье, которая ещё пахнет вишней и рябиной, высыпает на стол деньги. Денег не много, он пересчитывает их и вздыхает: мало... Лёшка вертится рядом, заглядывает через плечо: — Не хватает на жеребёночка? — Он в курсе Яшкиной мечты. — "Не хватает"... эва, сказанул! Долго ещё, брат, копить придётся. Лёшка задумывается. Ему страсть как охота жеребчика, но денег — бумажные двадцать копеек. Он роется в кармане и прибавляет их к смятым деньгам на столе. — Яша, а как можно денег на жеребчика добыть? — Я ещё год отучусь в школе, а потом пойду в кузню работать — деньги будут, — отвечает Яшка. — А ещё как? — интересуется Лёшка. — Если наша Зорька тёлочку принесёт, то можно её продать. — А ещё? — не успокаивается мальчуган. — Всё, больше никак. Ну если кошелёк найти... или клад, — шутит Яшка. Лёша знает, что такое клад. В Яшкиной книге он видел картинку: сундук, полнёхонький золотых монет с горкой, ажно вываливаются. Интересно, сколько таких монет надо на жеребёнка? — Яша, а давай найдём клад? — предлагает Лёша. Яшка хохочет, нарочито валится с лавки на пол и дрыгает босыми ногами. Клады зарывают в песок пираты где-нибудь на необитаемом острове в Тихом океане. А какие клады в их Василёвке? У них и пиратов-то нет... — Кабы он был, так мы бы поискали. А наугад копать — только мозоли набьёшь. — Можно сначала поискать, а потом — копать, — предлагает Лёша. Яшка снова веселится: — Это как? Сначала копать надо-тка, а потом смотреть в оба: вдруг попадётся сундук... или горшок с сокровищами. — Я могу в земле увидеть сундук или горшок. — Как это? Глазами? — Нет, не глазами, просто я чую где надо искать, — Лёша прикрывает глаза ладонями, дурачась. – Ух ты! А что ж раньше не сказал, балда? — Яшка сразу оживился. — Посиди тут, я сейчас. Чтобы проверить Лёшку, он зарыл свою жестянку из-под монпансье возле курятника, завалил хламом: – Теперь можно искать! Лёша кружил по двору, вперив взгляд в землю. — Слабо тебе, слабо! — подзадоривал Яшка. — Ничего не слабо, — пыхтел мальчуган и безошибочно пошёл к курятнику. Отбросил рогожу и поленья, которыми Яшка завалил угол, повозился там, раскапывая землю, и достал банку. — Здорово! - восхитился Яшка. — А ну ещё! Во второй раз Лёша нашёл жестянку за поленницей. — Да ты так любой клад найдёшь, — одобрил Яшка, похлопывая брата по плечу. На другое утро они с краюхой хлеба в кармане, с лопатами на плечах (Лёшкина лопата так и норовила заехать по голове) и блеском в глазах направились в лес. Миновали поле гречихи и овса, поглазели на рожь. Миновали выгон, сразу за которым начинался лес. — Клады в лесу завсегда ищут. Ты смотри не зевай... почуешь клад, так сразу говори. Они петляли по лесу три с лишним часа, останавливаясь возле самых толстых сосен, но Лёшка так ничего и не почувствовал, мотал головой. Когда подошли к ручью, на Лёшу одновременно напали и жажда и голод: — Яша, давай отдохнём, а? Яшка согласился. Они сели возле ручья, напились из ладошек студёной чистой воды, разделили пополам горбушку хлеба. — Мама Соня сказала, чтобы не искали в лесу, потому что клада здесь нет, — сказал Лёшка, перестав жевать. — Я так и знал! Только зря ходили! — Яшка плюнул с досады. — Она сказала: надо искать возле кузни, где мой тятя работает. — Возле кузни? - Яшка поскрёб голову. — А это точно? Он цельный месяц работал в кузне с дядей Костей, и меньше всего она напоминала скрытую сокровищницу. А с другой стороны посмотреть: домик этот был много лет заброшен, пока один смекалистый мужик не открыл там кузню. Может какой-нибудь залётный пират или разбойник попал случайно в Андреевку? Проездом, когда ехал на необитаемый остров в Тихом океане. А сундучок с деньгами тяжёлый - не потаскаешь в руках-то. Взял и закопал в безлюдном месте свои сокровища. А забрать назад не успел: разбойника зарезали, к примеру. И лежат себе денежки под землёй, никто о них не знает. — А когда мы поедем туда? — спрашивает Лёша. — Завтра, если мамка отпустит. Клад нас ждать не будет: вдруг его кто-нибудь ненароком найдёт? — Яшка встал с земли, отряхнул штаны. Подняли лопаты, ставшие почему-то тяжелее в два раза, взвалили на плечи и пошли друг за дружкой по узкой тропе. — Купим жеребчика, ого какого красивого, — мечтал вслух Лёшка, — коричневого, со звездой, как у Жозефины... Я буду на нём кататься? — Да, когда он подрастёт, — великодушно разрешил Яшка. — Я его буду любить. Я его уже люблю. Яшка рассмеялся: — Эва! Жеребёнка ещё нет! — Так будет... Вечером они пристали к матери, чтобы отпустила их погостить в Андреевку. Мать колеблется: — Мне недосуг вас провожать, а везти некому. — А мы с дядей Антипом попросимся, — настаивает Лёша, — он каждый день, почесть, за сеном для лошадей на луг едет, вот и нас возьмёт. – Ну... поезжайте. По тятьке и сестрёнкам соскучился? – Эге, - Лёшка краснеет, но тут же утешает себя мыслью, что он и впрямь хочет увидеть отца и близнят. Дождаться утра теперь нет никакой возможности. За ужином они переглядываются и пинают друг друга ногами под столом. Случайно задевают Полинку, та пищит... Что с неё взять - девчонка! Мальчишки идут во двор и там шепчутся, сблизив головы: — Мы скажем, что для рыбалки червей накопать надо... А то будут спрашивать: зачем копаем, да чего копаем... будто и покопать нельзя. — Эге. Надо мешок взять, – вспоминает Лёшка, — для сокровищ. — Верно, возьму. Яшка косится на Полину, которой страсть любопытно о чём шепчутся мальчики, она ходит кругами и слушает в оба уха. Хитрый Яшка тотчас напускает на себя скучающий вид. Утром мамка собирает гостинцев для Фенечки и Константина, Яшка берёт из чулана удочки и мешок. На Лёшку мамка одевает новую белую рубашку из домотканого полотна - он же не босяк какой-нибудь — и достаёт из-под лавки ботинки. Лёшка с сожалением смотрит на новую рубаху: как в такой копать-то? — Я ещё и старую возьму, мы на рыбалку с Яшей пойдём, — он запихивает её в мешок. Яшка делает то же самое. Какой увлекательной и приятной показалась им дорога до Андреевки! Зноя ещё нет, лёгкий ветерок ерошит волосы на не покрытых головах. Лёшке в тесных башмаках жарко, он снимает их и сидит, болтая босыми ногами. С Антипом можно обсудить все лошадиные породы, стати и характеры. Конюх охотно рассказывает про бабки, проточины, гривы, копыта... Яшка интересуется ценами на лошадей. — Купить хочешь? - смеётся Антип. — А то покупай. У хозяев хорошая кобылка есть! Антип довёз до развилки, а дальше они шли пешком. — Ну вот, пришли... - Яшка просунул руку и отбросил крючок, запиравший калитку. В густой тени берёзы на траве стояли две большие плетёные корзины. Раскинув ручки и присасывая губками, в них крепко спали Лизутка и Таня. Тут же в тени развалился рыжий кобелёк, который при появлении мальчиков немедленно поднял голову с внимательными тёмными глазами, словно говоря: я тут! Лёша позволил себя обнюхать, даже подставил ладони, чтобы псу было ловчее изучить новый запах. — Знаешь, какой он умный? Близнята его и за уши, и за хвост, и за нос, а он даже не гур-гур, — похвалил Яшка. — Ведь он - собака, а понимает, что они маленькие! — Это сторож, — сказал Лёша, засмотревшись в умные собачьи глаза. — Его ангелы сюда послали, чтобы с Таней ничего плохого не случилось. — Да он сам пришёл, - возразил Яшка, вспомнив жалкого мокрого щенка под дождём. Приоткрылась дверь, выглянула Феня и просияла улыбкой, разглядев гостей: — Братец Яков! Лёшенька! А я и не знала, что вы приедете. — Здравствуй, сестрица Феня, — степенно сказал Яшка. — Что же вы стоите? Пожалуйте в дом, — Феня бросила взгляд на забор, за которым послышался шорох: опять маменька подсматривает и подслушивает! Братья согласились выпить чаю с ватрушкой, съесть по крутому яйцу и свежему огурчику с огорода. Посидели за столом прилику ради, рассказывая новости. Потом засобирались в кузню. — Поздороваться с дядей Костей надо, - объяснил Яшка, - и червей накопать для рыбалки. Через пять минут они шагали по улице, останавливаясь лишь на чуть-чуть, чтобы поболтать со встречными ребятами. Лёшка переминался с ноги на ногу и выразительно поглядывал на брата: ну сколько можно болтать? Так они и к утру не дойдут до кузни! Ну вот, слава богу, дошли. — Что-нибудь чуешь? — шёпотом спрашивает Яшка. — Нет пока, - так же тихо отвечает Лёша, — мне думать надо. Возле горна колдует Константин, поворачивает щипцами раскалённый прут. В кузне так жарко, что веник в руки - и можно париться. — Тятька! — Лёша?! Ты как тут? — с удивлением спрашивает Константин. — А-а-а, и племяш с тобой! Он обнимает сына, оставляя на его рубашке пятна сажи; крепко жмёт Яшкину руку. Вот так радость! — Ну, кто будет раздувать меха? — подмигивает Константин. Лёшка бросается к мехам, качает ногой гармошку. Яшка замечает на полу тяжёленькую гайку и засовывает в карман: для грузила пойдёт. — Тять, нам червей копать надо, мы лопату возьмём? -- вспоминает Лёша. — В углу возьми, - мотнул головой Константин. -- На рыбалку собрались? — Эге. Лёша медленно обходит кузню, уставившись в землю, дольше всего задерживаясь в углах. — Ну, чуешь что-нибудь? - Яшке не терпится. — Должно быть, не здесь - не вижу ничего! - Лёшка прищуривается, думает минутку и вдруг направляется к деревянной щелястой уборной, стоящей метрах в двадцати от кузни. Яшка с недоумением смотрит на эту жалкую постройку и бежит следом. — Лёш, но мы же не будем прямо в дырке искать? Это же противно... и уделаемся все, — он морщится, поглядывая на уборную из потемневших от времени досок. — Эва! В дырке искать не хочешь, а жеребёночка хочешь? — ехидничает Лёшка. Ишь какой! Маленький, а уже научился ехидству. Яшке нечем крыть: ради жеребёночка не только в нужнике будешь искать. Лёша кругом обходит уборную, всматриваясь в землю, заросшую сорной травой, и останавливается в аршине от тёмной стенки. — Здесь, - утвердительно кивает он, и Яшка облегчённо выдыхает. Они с трудом выдёргивают бурьян, отбрасывая его далеко в сторону. Расчистив место, Яшка крестится, говорит: "С богом" и начинает копать. — Яша, сюда идут! — громким шёпотом предупреждает Лёша. Яшка обернулся и увидел, как со стороны дороги к ним направлялись двое знакомых ребят: белобрысый Мишка, который частенько приходил к Яшке в кузню, и его младший брат Петька в короткой старой рубашонке. — Вот принесло! Нишкни, делай вид, что червей собираешь! — тоже шёпотом отвечает Яша. — Чё копаете? Червей, что ли? — приветствует их Мишка, что должно означать: "Доброе утро, милейшие! В такой чудесный денёк изволите собираться на рыбалку?" — Эге, — отвечают Лёша с Яшкой. У Мишки куча свободного времени и огромное желание поболтать. Он присаживается на корточки (Петя следует его примеру) и всласть чешет языком. У Яшки и Лёши лица становятся такими кислыми, будто они поели клюквы без сахара; они рады бы спровадить как-нибудь болтуна, да ничего путного в голову не приходит. — Вы это... ну... хотите с нами на рыбалку? — наконец находится Яшка. — Тогда идите копать червей, да пожирнее! Не-не, не тут, к речке идите: там черви завсегда лучше. Радостные братья тотчас убежали, Яшка мрачно проводил их взглядом: — Работать не дают... Ладно, копаем дальше, пока опять кого-нибудь не принесло. Но тут, как на грех, принесло хозяина кузницы. Он остановил свою щегольскую пролётку у дороги и, не обращая на ребят внимания, прошёл прямо в кузню к Константину, должно быть, отдать какое-то распоряжение или заказ. При нём ребята не рискнули копать: побоялись; бросили лопату и спрятались в бурьяне. Медленно тянулись минуты, наконец, хозяин вышел из кузни, сел в пролётку. Чмокнул, трогая лошадь, и покатил по дороге. Только Яшка снова взялся за лопату, как появились какие-то маленькие девчонки, уселись у дороги в тени деревьев. — Гадство какое! — Яшка чуть не плакал. — У-у-у, анафемы... "Анафемы" расстелили на траве одеяло, усадили на него тряпичных кукол и устроили игру в дочки-матери. — Надо вечером приходить, когда стемнеет, - сообразил Лёша, — сейчас постоянно кто-то ходит. Дельная мысль! Они быстро обернутся — никто и не заметит. Вряд ли пират очень глубоко закопал свои сокровища. Яшка поворчал по поводу безмозглых разбойников, которые даже тихое место выбрать не могут, и спрятал в траве лопату: — Пойдём твоему тятьке помогать. Он без меня как без рук, уж я-то знаю!

Стол, который был подобран на свалке. Муж не смог не взять. Раскладная столешница пришла в негодность - её заменили. Остальное всё стандартно: очищение от старого покрытия, шпатлевание, окрашивание.

"Лёшенька", продолжение. Яшка решил осенью не возвращаться в школу. У него появилась задумка работать в кузне с Константином. А что? Он сначала будет учеником, а потом и всамделишным кузнецом, будет деньги зарабатывать, мамке помогать. Они, наконец-то, купят жеребёнка, Яшка сам приучит его к узде. Будет пахать на нём, взрывая плугом чёрную влажную землю, возить сено в сенокос, нагружая полнёхонькие возы... Так Яшке хорошо мечталось, что он уже видел себя кузнецом возле пылающего горна. Выбрав момент, он заикнулся об этом матери. Мать глянула из-под наглухо повязанного чёрного платка, и коротко сказала: - И не думай. - Но почему, мамка? - Отец хотел, чтобы ты был грамотным. Нашу-то семилетку закончи, а там видно будет. Яшка насупился, но возражать не стал, решив, что лето длинное, как-нибудь он сможет уговорить мать. После той похоронки мать стала молчаливой, достала из комода тёмное платье, повязала наглухо чёрный платок. Работала за двоих, управляясь и в поле, и на огороде, и со скотиной, и у печи. Однажды Лёша подошёл к матери, возившейся у печки, подёргал её за юбку: - Мама, тятя едет. Она уже не удивилась, сказала по привычке: - Ну и слава богу. Иди ставь самовар. Гордый поручением Лёшка всё сделал как следует: вытряхнул золу, набрал воды, напихал в самовар сосновых шишек и щепок: - Мам, разжигай! Не успел самовар закипеть на крыльце, как скрипнула калитка, и во двор, прихрамывая, вошёл Константин. Он уже знал, что свояченица получила похоронку, но увидев тёмную фигуру матери, её белое лицо в чёрном обрамлении платка, сердце у него ухнуло. Он молча стоял и смотрел на неё. Мать вытерла руки о передник и приблизилась к Константину. - Здравствуй, сестрица Вера... - он нерешительно обнял её, и тогда мать глухо заплакала на его плече, судорожно вздрагивая. - Осиротели мы с тобой, братец Константин... Утешить он не мог, не знал нужных слов, не придумали их ещё. Он осторожно гладил мать по плечу: - Времечко лечит, сестрица Вера. - Что это я... заходи в дом, братец Константин, - мать вытерла слёзы передником. Во время чая Лёшка сел рядом с отцом, прижался к нему. - Сестрица Вера, я вот что хотел-то... Тебе тяжело будет с троими, может, Лёшка поедет ко мне жить? Мать глянула на Лёшу: - Ну что ты, братец, Лёшенька мне не в тягость, а в радость. Он мне такой же родной, как Яша и Полина... Фенечке и с одними близнятами тяжело. - Дак она меня и послала за Лёшкой. - Фенечка хорошая и добрая, но не дело Лёшку туда-сюда кидать, будто камешек, - мать поправила платок на голове. - Ну ладно, как знаешь... тогда вот, возьми на Лёшку, не побрезгуй, - Константин вытащил из кармана старенького пиджака потёртый кошелёк на пуговке и достал оттуда несколько мятых бумажек. Мать посмотрела на деньги, подумала чуть: - Спасибо, братец, возьму. Она отпила из чашки и вспомнила: - Господи, что это я, даже про деток не спросила... как они? - Слава богу. Лизонька здоровенькая стала, поправилась. А Таня... ну тоже поправилась, но глазик слегка косит, и ножка как-то вывернута осталась. - Надо-тка Прасковье показать, - посоветовала мать. - Покажу. Вот что, сестрица Вера, давай я забор поправлю: он в одном месте покосился. Или ещё что сделать надо? Воды принести или в огороде помочь? - Воды Яша натаскал. А забор поправь, ежели охота есть. Константин поблагодарил за чай и пошёл искать инструмент в сарае. Он выдернул подгнившие тёмные колья, нашёл в сарае новые дощечки для забора. Лёшка вертелся рядом, подавая то топор, то молоток. Возвращающийся из школы Яшка остановился перед домом, заслышав знакомый стук топора. Сердце его подпрыгнуло и упало куда-то в живот. - Тятька! Он опрометью бросился во двор, окрылённый надеждой: - Тятька! Константин повернулся на голос, вытер тыльной стороной ладони лоб. Вспыхнувшая радость на Яшкином лице сменилась горьким разочарованием и болью, к горлу подкатил комок, он расплакался, как маленький, рванулся назад... Константин отбросил в сторону топор, поймал Яшку, прижал к себе и держал в объятиях, похлопывая и поглаживая по спине. - Ну что ты, Яша... Думал, что тятька? Яшка кивнул. - Ну ничего, ничего... Яшка осторожно освободился от объятий. - Будешь помогать забор править? - Эге, только переоденусь. - Яшка высморкался, утёр слёзы. Ему было стыдно, что он разревелся перед Константином, как девчонка, хорошо, что Поля не видела: убежала ещё раньше куда-то с подружками. А Лёшка понятлив, да и не болтун совсем. Яшка побрёл в дом, переоделся в будничную одежду, запихав комом школьные штаны и рубаху в ящик буфета. Константин показывал как заострять колья, как вкапывать их в землю. За работой Яшка повеселел, вспомнил свою мечту пойти в кузню: - Дядя Костя, а можно с вами в кузне поработать? - А школа как же? - Да чего там школа! Три дня осталось, а потом каникулы. - Если мамка разрешит, - подумав, произнёс Константин. - Летом она разрешит, - заверил Яшка, - школу бросать не разрешает, а летом можно. - Тебе годков-то сколь? - Тринадцать. - Ну? Совсем взрослый, мужик! Забивай кол, до вечера надо управиться: мне ещё домой возвращаться. - Мама Соня сказала, чтобы ты сегодня не ходил домой, - подал голос Лёша. - Это что за новости, почему? - удивился Константин. - Она сказала, что ты попутку не встретишь, будешь пешком до Андреевки идти. А на дороге может плохое случится. - Выдумываешь ты всё, Лёшка, - не поверил Константин. Лёша надулся: - Когда я врал? - Он завсегда точно говорит, - заступился за брата Яшка. - Ладно, посмотрим, - сделал вид, что согласился Константин. Но после ужина он засобирался домой. - Темнеть скоро начнёт, остался бы ночевать, братец Константин, - уговаривала мать. - Спасибо, Вера, но я Фене обещался вернуться сегодня. Да я одним махом дома буду, попутка подвезёт. - Ну как знаешь, - вздохнула мать. Константин поцеловал Лёшку, сильно тряхнул Яшкину руку и вышел за калитку. Братья стояли возле забора, провожая взглядом Константина, идущего, прихрамывая, по улице. Вот он дошёл до последнего дома и повернул к тракту. - Ты чего его не уговорил остаться? - Яшка локтем пихнул в бок брата. - Сам говорил, что не надо ему уходить. - Да он вернётся, - ответил Лёша, возвращая Яшке удар в бок. - Мама сказала? - Я и сам знаю. Константин вышел на шоссейку, посмотрел по сторонам: дорога была пуста, даже вдалеке не пылила повозка. Он почесал затылок, да пошёл, прихрамывая, пешком. Солнце садилось за лес, Константину казалось, что с каждым его шагом становилось всё темнее. Попуток всё не было... Зажглась на небе первая звезда, в сумерках стало плохо видно дорогу. Константин запнулся о кочку или булыжник, которыми была усеяна вся шоссейка, и растянулся во весь рост, сильно ударившись ногой и локтем. К несчастью, ударился он искалеченной ногой, аж искры из глаз посыпались. Он посидел на земле, подождал, когда немного утихнет боль. - Вот я дурак, надо было у Веры заночевать, - раскаивался Константин. Со стороны леса послышался протяжный волчий вой, ему вторил другой. - Волки! Константину враз стало жарко, он вспотел под тоненьким пиджачком. Он побежал назад, сильно хромая, ему всё время чудился волчий вой. Константин только тогда перевёл дух, как добрался до околицы. Он оглянулся, тяжело дыша: вдалеке маячили волчьи силуэты. В окнах дома горел свет, Константин постучал. - Тятя вернулся, - Лёша поднял голову от Полиной книжки с картинками. - Что случилось? - встревожилась мать, прихватила лампу и пошла открывать уже закрытую на щеколду дверь. - Извиняй, сестрица Вера, - сказал Константин, - пришлось вернуться. Попуток не было, да ещё упал, ногу ушиб... болит теперь, анафема. Голос у него слегка дрожал, но мать ничего не заметила. - Я постелю тебе на печке, братец Константин. Там тепло, вся хворь пройдёт. Али чаю хочешь? Самовар ещё тёплый. Стали укладываться. Мать постелила на печке, звонко взбила подушку: - Ложись, братец Константин. Тот полез на печь. Долго ворочался, не мог уснуть. Позвал громким шёпотом: - Лёшк, а Лёшк! Лёша в рубашонке прошлёпал босыми ногами на полу, следом за ним скользнула маленькая тень - Зайка, забрался на печь, устроился рядом с отцом. - Я тебе не поверил, думал, ты выдумываешь про мамку, - начал Константин. - Я не выдумываю. - Волки мне встретились на дороге, ты в лес больше не ходи и другим скажи. Лёша поднял головёнку, глаза его блеснули в темноте. - Они хорошие, они тебя нарочно прогнали назад. - Почему? Как это - нарочно? - Мама Соня сказала, что на дороге были плохие люди, которые отнимают деньги и одежду. Они могут даже убить, - прошептал Лёша. Константин промолчал. У него с собой были деньги: Феня просила купить в станционном магазине крупы, постного масла и керосину. Каждая копейка доставалась ему непросто, он не отдал бы добровольно эти деньги, хоть режь. Троих детей надо-тка поднимать. Нет, не отдал бы. - Ладно, давай спать, Лексей, - Константин погладил мягкие кудри. Лёша вскоре засопел, а Константин долго смотрел на затепленную матерью лампадку перед образами, пока сон не сморил его.

Морская тень "Дай папиросочку - у тебя брюки в полосочку!" Как он мог выгнать? Профессор в ответе за тех, кого приручил.

Я "Собачье сердце" перечитывала не раз. В юности приходила в ужас от Шарикова, он казался мне отбросами общества. А сейчас смотрю по-другому:таких людей, как Шариков, много. Этот типичный пролетарий, любящий водочку выкушать, не вписывается в эту большую роскошную профессорскую квартиру, где жизнь течёт своим чередом. Появляется Шариков - всё идёт кувырком. Он ставит под угрозу спокойную жизнь, благополучие... Срываются приёмы, операции. Шариков там не на своём месте. Если бы вместо убиенного Клима Чугункина был какой-нибудь другой человек, более воспитанный и умный, то и повесть пошла по-другому направлению. В фильме Шарикова великолепно играет Толоконников, лучшего артиста трудно было бы найти.

Осторожность У меня был лимон, его привезли на заказ штамбовым деревцем. Он цвёл - такой запах был! - я его опылила ватной палочкой. И лимоны были, правда маленькие, но очень ароматные.... Осмотрите низ горшка: если корни появились в дренажных отверстиях, то пора пересаживать. Можно сделать перевалку: в новый горшок добавить земли и перевалить растение, не нарушая земляной ком.

Рада представить для прочтения известную повесть Михаила Булгакова "Собачье сердце", написанную автором почти сто лет назад. Профессор Преображенский, - светило и знаменитость, занимается смелыми экспериментами по омоложению людей. Повесть фантастическая, поэтому у профессора легко получаются сложнейшие операции по трансплантации органов от животных человеку и наоборот. Он подбирает на улице бездомного пса и проводит ему операцию по омоложению, как он думает, вживляя собаке гипофиз и семенные железы мужчины. Результат превосходит все мыслимые ожидания... Почему я решила предложить именно эту повесть? Как-то включила одноимённый фильм, чтобы предложить дочке посмотреть: было интересно узнать её мнение. Так вот, дщерь осудила и обиделась на профессора за издевательство над животными. Уже с первых минут, когда звучали закадровые Шариковы мысли, она спросила: "А после операции пёс останется собой или будет другим?" И узнав, что он полностью изменится, подвергла беспощадной критике Преображенского вместе с Булгаковым Фильм замечательный, тоже можно посмотреть. Четырёх дней для чтения, думаю, хватит. Обсуждать будем 11-ого ноября. Для скачивания разошлю в лички, если кто не найдёт.

Вы уже заплатили продавцам за дом или был только залог? В случае расторжения сделки вам ре вернут залог. А если всю сумму полностью, то могут часть денег удержать Я бы не стала бросаться на свекровкин дом. Что же она раньше вам его не отдала, ещё до покупки? Нет, своё есть своё. Дело ваше, конечно, но я бы не стала метаться, подождала решения суда.

Какой шедевр я увидела недавно! Из группы в вайбере: Я не чайна Я сначала не поняла что имелось в виду. Чайна - это же Китай? Она не чайна и я не чайна. Мы все не чайны, мы раши.

Девочки, кто переживал за судьбу Лёньки с леденцом, вот окончание. Осенью у Василисы захворал Лёнька. Стал скучным и вялым, перестал с ребятами на улице играть, всё больше лежал на печке, покашливал. - У тебя болит что-нибудь, Лёнька? - спрашивала Василиса. - Нет, ничего не болит. Я просто устал... Когда рубаха стала болтаться на Лёньке, как на огородном пугале, Василиса встревожилась, повезла сына в больницу на станцию. Старенький врач с бородкой долго слушал Лёньку через трубочку, поблёскивая очками, ощупывал его. - Белая ромашка, - изрёк он наконец. - Матерь Божья! Какая ромашка? - испугалась Василиса. - Чахотка у твоего сына. При этих словах Васёна свалилась в обморок с любезно предложенного доктором табурета. Её привела в чувство докторова медсестра, сунув под нос ватку с нашатырём. Бледная, как полотно, Василиса комкала в трясущихся руках платок и всё спрашивала: - Да как же так, ведь здоровенький был... что же мне делать? - Губы у неё прыгали. - Питание ему надо хорошее: молоко парное, яйца, хлеб белый, мясо, фрукты... кумыс пить... Морской воздух для чахоточных большую пользу приносит. Васёна про кумыс и не слышала никогда, а море только в Олькином учебнике на картинке видела. Но поняла, что всё это: фрукты, мясо, кумыс и морской воздух - это не для них. У них, в самой бедной семье пастуха, и белого хлеба никогда на столе не было, не говоря о мясе. И она заплакала тонко и жалобно, что и каменное сердце бы дрогнуло. А у доктора оно было доброе. - Ну-ну, не плачь. Даст бог - поправится твой малец. У него начальная стадия, выкарабкается. - И денег за осмотр не взял. Всю обратную дорогу Василиса плакала, слёзы текли по тёмному лицу и терялись в морщинах. Откуда она взялась, чахотка эта? Такой здоровенький мальчонка был... Где брать мясо, фрукты, белый хлеб? У них на столе и чёрный-то не каждый день. Откуда денег брать, разве душу продать? - Да не реви ты, не реви, - грубовато успокаивал её пастух Влас, - Витьку пугаешь. Мы вылечим его, я травок пользительных насушил. Бабы посоветовали к знахарке сходить, Васёна взяла Леньку и пошла. Знахарка вытащила засаленную колоду карт, разложила на столе. Подняла глаза и странно посмотрела на Лёньку, перевела взгляд на Василису: - Я не смогу помочь, ступай. - Да как же так? - Ступай, ступай. Сказано - не могу. Василиса поднялась с окаменевшим лицом, поймала Лёнькину руку и вышла из избы. Знахарка сгребла карты: - По крошечке, по маленькой, а оно вон как обернулось... Васёна из кожи лезла, чтобы хорошо кормить больного сына. Яичко варёное - Лёньке, молочко и сметанку, принесённые Яшкой в качестве платы за пастушню, - Лёньке. Своей-то коровы у пастушихи не было. Всю жизнь она лелеяла мечту купить тёлочку, чтобы молоко деткам давала, да никак не получалось отложить лишнюю копейку с восемью-то детьми. И как будто полегчало Лёньке: румянец на белом личике появился, стал изредка на улицу выходить. Раз ребята затеяли в салки играть - денёк выдался тёплый, почти летний, - вышел и Лёнька к ним. Играть не играл, только в стороне стоял смотрел. Лёша только собрался "осалить" Кольку Мелкого, да наткнулся взглядом на Лёньку. А за спиной у Лёньки страшный чёрный мертвяк стоит, череп высохший зубы скалит, руки сухие костлявые, но в модном костюме с искрой. От Лёньки к этому мертвяки нитки тонкие тянутся, нитки эти шевелятся, как живые, силу из Лёньки высасывают. Повернул мертвяк голову, пустыми глазницами на Лёшу смотрит. И палец к зубам приложил: молчи, мол. - Лёшка, ты водишь! Чего стоишь, сдрейфил, что ли?! - азартно приплясывал на месте Колька. - Я не играю, - махнул рукой Лёша, повернулся и побрёл куда-то вдоль улицы. Вслед ему неслись возмущённые ребячьи голоса. Василиса с дочкой рубили на дощечках капусту острыми ножами. Целый ворох капусты высился в тазу - они собирались квасить. - Лёшенька, ты чего? Тебя мамка прислала? - повернулась к нему Василиса. - Нет, я сам пришёл. Можно я посижу у вас? - Посиди-посиди... Лёня на улице. Лёша сел на скамейку, посмотрел, как ловко орудуют ножами Васёна с Оксей, и решился: - Тётка Васёна, а Лёнька болеет? - Болеет, милый, болеет, - отозвалась Василиса. - Получшело ему, вроде, даст Бог - поправится Лёнечка. - К Лёньке мертвяк прицепился, всюду за ним ходит. И силы сосёт у него через нитки, поэтому Лёнька болеет. Василиса изменилась в лице, рот у неё некрасиво открылся, губы дёргались. Окся испуганно ойкнула. - Какие страсти ты говоришь, Лёшенька. Может, ты выдумал или померещилось тебе? Лёша покачал головой: - Нет, мне не померещилось. Он очень худой и голодный, этот мертвяк. Мама Соня сказала, что вам надо к бабке идти. Но не к этой, а к Прасковье, туда, где мой тятька живёт. Васёна так и осталась стоять с выпученными глазами... На другой день она всё же напросилась ехать с Антипом, чтобы тот подбросил до развилки, и Лёньку с собой взяла. Стоя у окна и грызя сухарь, Лёша наблюдал, как усаживаются в повозку Васёна с Лёнькой, а следом забирается мертвяк, связанный с Лёней шевелящимися живыми нитками. Антип подбросил до развилки, дальше они пошли сами: Васёна впереди, Лёнька позади, а следом тащился мертвяк. Так и дошли до деревни. У прохожего Василиса спросила где дом Прасковьи, ей указали. Она, робея, поднялась по крашеному крылечку, толкнула дверь: - Хозяева есть? - Есть-есть, заходи... Васёна с Лёнькой вошли, было, в горницу, но Прасковья вдруг встала со скамьи и крикнула: - Живые заходят, мёртвые - за порогом! Василиса испугалась, попятилась. Прасковья схватила со стола нож, притянула к себе Лёньку и давай у него за спиной ножом махать! Лёнька закричал от боли, упал на цветной половичок. - Всё, милый, всё, - подняла она с пола Лёню, - садись на лавку... Мертвяка привели, присосался к мальчонке, - объяснила она Васёне. - Матерь Божья! - перекрестилась Васёна. - Да что ему надо от моего Лёнечки? - Взяли мальцы что-то на обмен. Им - вещь какая-то, а тому - чуток здоровьичка. Но умер тот убогий... смертью страшною, не своею. И всё перепуталось. Сосёт мертвяк силы из мальца, не может остановиться. Душа неупокоенная, не отпетая. Твоего высосет, за другого примется: двое мальцов-то было. - Да что он мог взять такого-то? - удивилась Васёна. - Лёнька, что ты у кого взял? - Я ничего не брал, маменька, - развёл руками Лёнька. - Да кто ж это такой-то? - Не знаю, милая, на лбу у него не написано... Скажу, что умер он недавно, похоронен в костюме фасонистом таком... Тут Васёна и догадалась, закричала не своим голосом: - Илька, Илька это! Прасковья Михайловна, матушка, делать-то что мне? - Узнала покойника? - Узнала, узнала! - Отпеть надо. Иди к его сродственникам, проси, чтобы к священнику шли, пусть священник отпоёт его, отмолит грехи его. Вздохнула Васёна, оставила в качестве платы пяток яиц в узелке и денежку, поклонилась, поблагодарила и ушла с Лёнькой. Бабка Татьяна после похорон единственного сына слегла, избу не покидала. Лёгкая, сухонькая лежала на тощем матрасе, ждала смерти. Скрипнула дверь, кто-то прошёл через сенцы в избу. Бабка с трудом подняла голову: - Хто там? - Я это, Василиса. - Она прошла без приглашения и села на лавку. Бабка Татьяна приподнялась на кровати, спустила негнущиеся ноги. - Что на свете делается, Василиса? Я и не выхожу, смерти дожидаюся. - Лёнька у меня заболел. Доктор сказал: ромашка, - после молчания начала Васёна. - Кака така ромашка? - удивилась бабка. - Чахотка... - О, Господи! - испугалась она. - Ты вот мне что скажи... Илью отпевала или нет? Лицо у бабки Татьяны сморщилось, она мелко затряслась и заплакала. - Илюшенька, сыночек единственный... лучше бы меня смерть забрала, чем тебя... Даже не отпела тебя, сокола ненаглядного... Захворал отец Николай, не смог прийти, а потом и я слегла, забыла в горе своём... Василисушка, - обратилась она к Васёне, - сходи, Христа ради, к отцу Николаю, пусть отпоёт Илюшеньку, как положено. И ко мне пусть придёт, покаяться хочу. - Хорошо, схожу, - пообещала Василиса. - Прости, Христа ради, Васёнушка! Твоему мальцу, кажись, дала я леденец взамен здоровьичка! Бес попутал, прости дуру старую! - запричитала бабка. Василиса встала с каменным лицом: - Бог простит. - И вышла из избы. - Надевай рубашку, - доктор отложил трубку, - гораздо, гораздо лучше! Я же говорил: питание, кумыс, свежий воздух – всё это сделает своё дело. Здоров, практически здоров! Ленька заправил рубашку в штаны, сияющая Василиса благодарно кивала каждому слову доктора, полезла в карман юбки за деньгами, на что доктор жестом велел убрать. - Идите, отпускаю вас. Васёна поклонилась в пояс, щёлкнула по затылку Лёньку, чтобы тоже поклонился, и вышла на больничное крыльцо. Яркий свет ударил ей в глаза, она подняла голову к синему небу, где летел на юг косяк перелётных птиц, где слышались их прощальные крики. - Красота-то какая, Лёнька... какая красота!