Мадам Козявкина

Комментарий из прошлого — Мамкинхахаль? — спросил какой-то пожилой мужчина, присев на скамейку рядом с Иваном, что наслаждался теплым летним солнышком, наблюдая за внуками, которых ему оставил сын на все выходные. — Больной, что ли? Тебе чего? — отодвинулся Ваня и покосился на своих внуков, которых, возможно, сейчас надо будет быстро спасать. — Да расслабься ты, — дружелюбно хлопнул Ваньку по плечу странный незнакомец. — Ты даже не представляешь, сколько всего мне нужно тебе сказать. Но есть две вещи, самые главные. Первое: спасибо. И второе: сам дурак. Иван ничего не понимал, но уже потянулся к телефону, чтобы вызвать полицию. Тут незнакомец выудил из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и протянул Ивану. — Что это? — нахмурился тот. — Это мой билет в жизнь. Распечатка нашей с тобой переписки тридцатипятилетней давности. Я — Горбыль4035, — гордо представился мужчина. Ваня взял в руки лист и осторожно развернул, всё еще косясь на внуков. Переписку он не вспомнил, зато вспомнил сайт, на котором любил строчить комментарии в пору своей молодости. Сама площадка давным-давно канула в лету, да и Ваня уже ничего не искал в интернете, кроме прогноза погоды и дешевой виагры. — Это мой пост, — начал объяснять Горбыль4035, — а вот — твой комментарий, самый первый. Ваня надел очки и внимательно взглянул на след, оставленный им много лет назад в сети. Пафосные замечания по поводу орфографии, нарциссизм, тонкий троллинг — Ваня узнавал свой стиль. — И что дальше? — испуганно спросил он, глядя на явно психически нездорового мужчину. — А дальше — самое интересное, — загорелись азартом глаза дядьки. — Я тогда тебе пообещал, что вычислю тебя по ай-пи, ну как обычно бывает. И что ты думаешь? — захихикал он в кулак. — Записался на курсы по программированию, окончил их. Потом решил: раз знания есть, можно попробовать работу сменить. Потыкался то тут, то там. В итоге пристроился. Затем еще курсы, потом заочное отделение института, повышения одно за другим, — всё громче и громче говорил мужчина. Ваня хотел было сбежать, но странный тип схватил его за руку и продолжил: — Я всё никак не мог отпустить мысль, что пообещал тебя найти и отомстить, — снова потряс он листом бумаги, отобранным у Вани. — Естественно, ни по какому ай-пи я тебя не пробил. Но я нашёл тебя в других социальных сетях и, хотя город ты не указал, я начал искать тебя методом тыка. Всю страну объездил, таких красот насмотрелся — ты не представляешь! — Он посмотрел куда-то вдаль, явно прокручивая в голове воспоминания. — С женой своей во время одной из поездок познакомился. Мы потом с ней целый туристический бизнес организовали. Ездили по городам с желающими набить морду обидчикам из интернета. Сейчас со всеми семьями дружим, даже с теми, кого нашли и побили. Ваня слушал и никак не мог понять: розыгрыш это или нет. Горбыль продолжал: — Основную работу я не бросал и однажды достучался до самого хозяина платформы, прикинь? Классный дядька. Был. Царствие ему небесное. Он мне тогда помог вычислить тебя, а ты возьми да смени город, — снова захихикал мужчина. — Слушай, благодаря тебе я отучился, сдал на права, женился, открыл бизнес, нашел кучу друзей, мир посмотрел, освоил несколько боевых искусств, остепенился, в конце концов. В общем, человеком стал. Спасибо, дорогой друг! Тип бросился обниматься, а ошарашенный такой информацией Ваня, не стал сопротивляться и просто сдался, позволив себя обнять. — Ну а ты-то как, рассказывай. Небось профессор какой-нибудь лингвистики в каком-нибудь институте? Или директор завода? — Да я это… на пенсии я. Внуки вон, — не найдя с ходу других слов, показал Ваня на бегающих на площадке детей. — О как, молодец. А мои дети так никого и не родили, не хотят, ну то их дело. Поехали, отметим, что ли? В ресторан, я угощаю! В морду тебе дам для приличия. Шучу, конечно. — Да мне это… Да вот… Да неудобно как-то… — Ой, ладно, помоями меня удобно поливать было, а в ресторан, значит, неудобно. Поехали, и жену зови, я со своей познакомлю. Она столько о тебе слышала, мечтает о встрече! — А что потом? — А потом, если хочешь, можем найти того, кто нас с тобой тогда обоих в переписке обозвал. Я его тоже пробил, ему сейчас примерно сорок семь. Он тогда в школе еще учился. Тут недалеко, всего через две области. Ваня провернул в голове тот фарш из воспоминаний, что составлял начинку его жизни: работа, дом, работа, дача, отпуск раз в три года, вечно уставшая жена, машина с вечно гниющим дном, пенсия, внуки. — А сильно он обзывался? — спросил Ваня, чтобы не подать виду, что заинтересовался. — Ой, вспоминать больно, — вздохнул Горбыль. — Тогда да, обязательно надо ехать, — согласился Ваня. — Только внуки… — А ты их с собой бери. Пусть увидят, что бывает, когда кому-то нахамишь в интернете. Александр Райн

Слава Сэ: Мы играли на похоронах и свадьбах Гитарист был алкоголиком. Басист курил запрещённые растения. Я увлекался грустными женщинами, а это хуже, чем пить и курить. Самой непорочной была вокалистка, единственная в мире латышка-негр Моника. Дочь олимпийского негодяя из Кении. Единственным, невольным её грехом был зад-искуситель. Сильно оттопыренный, в форме сердца, невероятной красоты. Он ломал судьбы и калечил психику. Мало что чёрный, он танцевал отдельно от хозяйки. Из-за него басист не спал ночей, раз в месяц предлагал Монике создать семью, хотя бы на вечер. Моника фыркала, уходила сама и всю красоту уносила с собой. Монике были нужны деньги, её выселяли из квартиры. Ради неё, нашего черножопого друга (ласк.), мы согласились играть на окраине, в рабочем районе, где семечки дороже кислорода и круглые сутки кому-то бьют морду. А что, подумалось нам, хулиганы тоже люди. И многое из прекрасного им не чуждо, может быть, даже мы. Один мой приятель играет рок-н-ролл. У них фронт-мен чемпион области по рукопашному бою. Поэтому они выступают даже в сельских клубах для злых механизаторов. Им всегда платят и они ни разу не пели Вальс-бостон. Хоть Моника при нас ни разу не убивала львов дубиной и не отрывала хоботы слонам, мы решили тоже съездить. Играли за выручку с билетов. Народу пришло прямо скажем, мало. Два человека. Лысые, с цепями, с крестами, крестоносцы. Расселись в центре зала. Элегантные как рояли. Мы пересчитали выручку, выходило два доллара на всех. Басист сказал, сдаваться нельзя. Дурная примета. Опять же, Монике нужны деньги. И грянул бал. Расстроенная неявкой публики, обильно утешаемая гитаристом, Моника вдруг напилась. Ко второму отделению она не просто забыла слова. Она перестала узнавать песни. Мы играли вступление три раза, сами пели куплет. Она смотрела, говорила – «чёрт, какая знакомая мелодия». И опять впадала в анабиоз. Лишь танцующий зад в форме чёрного сердца выдавал в ней профессионала и артистку. Зрители почему-то смотрели на контрабас. Очень внимательно. Не подпевали, не хлопали. А Игорь, басист, вдруг встал боком, наклонился и так играл. Потом сказал: – Боже! Какая длинная, длинная, длинная песня! И посмотрел на нас зрачками, взятыми напрокат у филина. Люди с крестами оказались торговцами шмалью. В антракте они узнали в Игоре инкарнацию Боба Марли и предложили пыхнуть. И подсунули какой-то адский отвар, почти ракетное топливо. И всё третье отделение ждали, когда же Гоша рухнет в клумбу с цветами и будет смешно. А он не падал. Наш Игорёк стоял, как не знаю что, как сукин сын. Несколько боком, но стоял. Мы кое-как доиграли боком и дотанцевали задом отделение. Посетители, оба, подошли к Игорю, пожали руку, сказали что он зверь. Он первый, кто смог, кто не упал в салат. Да ещё контрабас в руках, и играл, не сбивался. Зверь. (А всё было наоборот, он повис на контрабасе и поэтому победил) И вот эти двое достают лопатник и отсчитывают 500 (пятьсот!!!) баксов. Настоящих, с президентами посередине. По нашим тогда представлениям, примерно столько же стоил самолёт. И ещё, они предложили отвезти нас на Мерседесе. Контрабас не влез в багажник, гриф торчал, пришлось ехать по встречной. Это был самый продолжительный таран со времён покорения человеком Мерседеса. Я до сих пор горжусь участием и что не изгадил памперс. Пролёт протекал на низкой высоте сорок минут без пауз. Крестоносцы сидели впереди, лушпали семки. Мы сзади старались не открывать глаз, обнимались на прощанье и говорили что передать родным, если кто случайно выживет. Всю дорогу Моника сидела у Игоря на коленях. Вот прямо попой. Но ни она, ни он этого не помнят. Поэтому принято считать, между ними так ничего и не случилось.

Он. Я с первого раза тоже не поняла, пока в контексте не услышала.

Топор, хозяйственное мыло, хозяйственное мыло, хозяйственное мыло, хозяйственное мыло.

На завтрак кабачковые оладьи, в тесто порезала остатки докторской колбасы. В качестве топинга сметана с укропом и чесноком. На обед рассольник из бульона на свиной косточке. На ужин гуляш с томатной заливкой, гарнир - перья "Макфа", люблю их при всеобщей нелюбви к макаронным изделиям вообще. Салат из помидоров/огурцов/редиски. Всё свойское, огурцы вчера последние в теплице ободрала. Виноград (сестра угостила, сама растит, двух сортов), компот из черноплодки.

Да мы-то, нормальные люди, понимаем, что с кулак. А в рекламе аж с руку! Я бы такой посадила.

Ну не с руку же? Как кабачок-переросток? С кулак, наверное.

Пытаюсь представить эти головки...

Найду.

@Оляпка Глядя на папу, думаю, Сергей Чонишвили.

Вы замечали, как красиво все называется в медицине? Вот, что мы думаем, когда видим лысеющего человека? «Ну, и проплешина у него!» А как это по-научному? Очаговая а л л о п е ц и я. Красиво, правда? Почти, как настурция… Что-то нежное и удивительное слышится в этом слове. Даже особенное. Будто у человека по голове идут красивые разноцветные круги, как от камешка на воде. А не просто сквозь волосы светится башка. И так, что ни возьми. Дырка в зубах зовется кариесом (по мне, так это название больше подходит для восточных сладостей), чих и слезы на пыльцу — поллинозом (тут вообще на медленный танец в париках похоже), хана желчному — дискинезией (что-то уж совсем меланхоличное). Почему? Мне кажется, тому есть три веские причины. Во-первых, это повышает авторитет науки. Сравните два диалога. — Доктор у меня сопли до колен. Что со мной? — У вас сопли до колен. — Это я и сам вижу. (Пациент фрустрирован). А так? — Доктор, у меня сопли до колен. Что со мной? — У вас ринит. — Ах, вот оно что, теперь мне все понятно! (Пациент доволен и испытывает уважение). Во-вторых, звучные названия вызывают доверие ко врачу. Согласитесь, не очень воодушевляет фраза доктора «сейчас я вас ощупаю с головы до ног, потом мы вам там внутрях разбрызгаем кое-че, если не поможет — отчекрыжим, как крайний вариант — расколем черепок и глянем, есть ли там чего». Тут, конечно, впору и бежать, подхватив свои органы. Гораздо лучше так: «Сейчас я вас пропальпирую, потом сделаем орошение, если не поможет, резекцию, как крайний вариант — трепанацию». Пусть и мало, что понятно, но уже чувствуешь некий пиетет перед врачом. В-третьих… это просто красиво. Не стыдно в обществе произнести, с друзьями и коллегами обсудить. Констипация, например, звучит гораздо лучше, чем запор. Хотя суть та же. «В среду у меня была такая констипация, просто не было сил ни на что иное». И пусть потом непосвященные догадываются, что у вас там было — съезд сетевиков или необычайное эротическое переживание." Дарья Исаченко

С утра ещё - да. Вот такая, к примеру. (Фото не сегодняшнее, но клянусь - один в один!)