2 января 1994 года. Роддом. Тонкий писк моего родившегося первенца...
Все следующие дни я почему-то все время спала, никогда в жизни так много не спала - после завтрака, обеда, сразу после ужина и до утра. А в промежутках плакала. Потому что мой сын медленно угасал. Врач честно предупредил - не выкарабкается.
Я ходила на него смотреть и ничем не могла помочь, даже подержать, даже потрогать... Он лежал в кювезе, капельница уходила прямо в пупок, приоткрытый ротик, вздрагивающие бровки, неровное дыхание.... Медперсонал удивлялся - такой красивый большеглазый мальчик, даже в таком младенческом возрасте были заметны черты лица...
9 января 1994 года. Рано утром (или поздно вечером?) в палату пришла заведующая. Вроде бы искренне сочувствующий тон, но слова...
- Плодик умер. Вы будете его забирать или мы зашьем его в кого-нибудь (!?)
И все... спасительный сон больше не приходил. Я ходила по палате как сомнамбула, натыкаясь на предметы, а соседка по палате старалась не смотреть мне в глаза и еще сильнее прижимала к груди своего новорожденного сына...
Как медленно тянулось то пустое воскресенье... Я подошла к постовой медсестре:
- Выпишите меня, я больше не могу тут...
Она скривила ярко накрашенный рот:
- Что, прямо щас? - и отвернулась, не считая нужным что-то объяснять.
Да и не нужны мне были объяснения. Я все понимала... и не понимала... Почему это случилось?
Сразу после выписки, вопреки здравому смыслу, я старалась забеременеть. Через восемь месяцев это случилось, а еще через девять родился крепкий, здоровый, большеглазый мальчик. Просто я очень сильно этого хотела...